может отказываться от каких-либо прав в ущерб опекаемого. Нарышкин спешил и унес том в салон, где и вручил депутатам. Его потребовали к государю.

Шульгин и Гучков, которых поднятый вопрос только и касался, отойдя в сторону, обсуждали создавшееся новое, неожиданное для них положение. Учтя столь благоприятную для них обстановку в смысле отречения вообще, чего они никак не ожидали, и трудное положение в Петрограде, депутаты решили принять отречение так, как предлагает его государь. На этом решении депутаты и остановились окончательно. Депутаты подняли вопрос о желательности назначения еще государем князя Львова председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим. Решили просить об этом государя.

В этот перерыв, по приглашению государя, в салон пришел генерал Воейков и предложил депутатам несколько вопросов о петроградских событиях, о разгроме квартиры министра двора. Появился в салоне и генерал Данилов, вступивший в разговоры с депутатами.

Перерыв продолжался часа полтора. Выходили покурить в столовую, куда вела дверь, около которой стоял Гомзин.

Во время перерыва государь император, твердо приняв обдуманное решение, лично составил черновик акта отречения в пользу великого князя Михаила Александровича, использовав отчасти и проект, присланный из Ставки, и вызвал генерала Нарышкина, приказав переписать его на машинке, что и было выполнено в купе Военно-походной канцелярии. Подписав акт карандашом, государь отправился в салон. Все поднялись. Полная тишина. Его величество, обратившись к депутатам, подал Гучкову два листка бумаги, сказав: «Вот акт отречения, прочтите».

Гучков стал читать вслух. То был красивый, благородный манифест отречения от престола в пользу великого князя Михаила Александровича. Внизу стояла подпись — «НИКОЛАЙ».

Гучков не возражал. Шульгин просил вставить, что новый император должен принести на верность Конституции «всенародную присягу». Государь сел за столик и вставил карандашом: «принести ненарушимую присягу».

Шульгин просил еще — нельзя ли указать время отречения тем самым часом, когда государь уже принял первоначальное решение об отречении. Государь отметил на акте: 2 марта, 15 часов. Гучков доложил, что манифест он повезет в Петроград, и так как в дороге возможны всякие случайности, то было бы желательно изготовить два подлинных акта и передать второй экземпляр на хранение генералу Рузскому. Государь нашел это целесообразным. Затем депутаты доложили государю о желательности назначения именем государя председателем Совета министров князя Львова и Верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.

Государь охотно согласился и на это и лично написал два указа Сенату, пометив их 2 часами дня 2 марта. Государь вручил акт и указы генералу Нарышкину и повелел переписать немедленно их начисто и дать на подпись его величеству. Государь поднялся. Все было кончено.

ОТРЕЧЕНИЕ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА совершилось. Осталось его оформить. Все были крайне взволнованы. Шульгин, очутившись около государя, даже сказал по поводу назначения князя Львова: «Ах, ваше величество, если бы вы это сделали раньше…» Отвечая на вопросы Шульгина, государь сказал, что он предполагает проехать в Ставку, проститься, повидать матушку и затем уже вернуться в Царское Село.

Государь стал прощаться. Подал руку депутатам и генералам и удалился в свой вагон. Стенные часы салона показывали 11 часов 45 минут ночи. Салон опустел. Депутаты направились к вагону генерала Рузского. На путях стояла толпа народа. Посыпались вопросы. Гучков сказал небольшую приличную речь об отречении государя. Толпа молчала. Некоторые крестились. Депутаты прошли в вагон генерала Рузского, где им предложили закусить.

Около часа акт отречения в двух экземплярах и указы были напечатаны, и государь подписал их. В слезах едва смог от волнения скрепить их своею подписью граф Фредерикс. Акты с указами отнесли в вагон генерала Рузского и сдали под расписку депутатам. Вскоре поезд с депутатами отбыл в Петроград, а по телеграфу полетели донесения в Ставку и в Петроград, и даже был передан по проводу самый акт.

Акт об отречении императора Николая II гласил:

«Ставка. Начальнику штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.

Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победоносного конца.

Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, может окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной думой, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ верховную власть.

Не желая расставаться с любимым сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского.

Заповедуем брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.

Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародного испытания и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России!

г. Псков.

15 часов, 2 марта 1917 г.

Николай

Министр императорского Двора генерал-адъютант граф Фредерикс».

Весть о состоявшемся отречении как молния пронеслась по царским поездам. Все были расстроены, растеряны. Многие плакали. Плакали генералы, плакали офицеры и солдаты, чиновники, прислуга и даже казаки.

Скороход Климов, проходя в слезах мимо С. П. Федорова, сказал ему с горечью: «И как же это господин Протопопов уверяли, что можно ехать в Ставку, ничего не будет…» Сергей Петрович, глотая слезы, посмотрел недоуменно и только пожал плечами.

После ухода депутатов свита, кроме Фредерикса, собралась в столовой. Подавали запоздалый чай. Хотелось быть вместе. Настроение подавленное. Точно скончался близкий, любимый человек. Говорили вполголоса. Уже никого не бранили, никого ни в чем не обвиняли. Только жалели близкого, навсегда ушедшего человека…

Кто-то из хладнокровных реалистов (а где их нет) начал было говорить об идущих якобы вооруженных грузовиках, о прокламациях, которые разбрасывали с депутатского поезда, но разговора никто не поддержал. Мысли всех были прикованы к купе одинокого отрекшегося государя…

В два часа ночи поезд «литера А» отбыл из Пскова в Могилев. Перед