Дрожа, я вернулся к погребальному костру и сел рядом с ним. Я не ощущал никакой борьбы в короне, лишь объединенные усилия пяти менестрелей. Шут не сопротивлялся; он просто не знал, как сделать то, что они от него требовали. Они перестали обращать на меня внимание. Происходящее напоминало ссору на рыночной площади, о которой я знал, но к которой не имел никакого отношения. Они заставят его покинуть корону, и тогда он исчезнет навсегда. И я не мог им помешать.

Я пристроил его тело у себя на коленях. Оно больше не было замерзшим, рука упала вниз, я поднял ее за кисть и положил ему на грудь. Пальцы показалось мне такими безжизненными, что во мне ожило древнее воспоминание. Я нахмурился. Нет, оно не принадлежало мне. Я получил его от Ночного Волка и видел его волчьими глазами. Все цвета были приглушены. И все же я там присутствовал. Каким-то непостижимым образом. Наконец воспоминание ко мне вернулось.

Чейд опирался на лопату, его дыхание белым облачком плыло в холодным воздухе. Он стоял в стороне, чтобы не напугать нас. Сердце Стаи сидел на краю моей могилы. Его ноги болтались над моим разбитым гробом. Он держал мое тело на коленях. Рукой трупа он поманил меня, предлагая волку приблизиться. Его Уит был силен, и Ночной Волк не мог ослушаться Сердца Стаи. Сердце Стаи говорил с нами, его речь лилась спокойным потоком.

– Вернись обратно. Это твое. Вернись.

Ночной Волк приподнял губу и зарычал.

– Мы знаем смерть, когда чуем ее. Это тело мертво. Это падаль, непригодная даже для честного обеда, – сказал Ночной Волк, обращаясь к Сердцу Стаи. – Оно плохо пахнет. Это испорченное мясо, мы его не хотим. Возле пруда можно найти мясо получше.

– Подойди ближе, – приказал Баррич.

На мгновение я стал воспринимать его одновременно как Баррича и Сердце Стаи. Я сумел отстраниться от восприятия волка и вернуться в собственные воспоминания о том моменте. Я с самого начала подозревал, что умер, хоть Чейд и заверял меня, что яд лишь имитировал мою смерть. Мое тело к тому времени было слишком слабо и измученно, чтобы перенести воздействие даже слабого яда. В воспоминаниях нос волка был безжалостно правдивым. Это тело было мертвым. Но более тонкое восприятие волка через Уит рассказало мне то, о чем я даже не подозревал. Сердце Стаи сделал больше, чем просто удержал мою плоть. Он приготовил ее для меня; оно могло начать сызнова, если он сумеет уговорить меня в него войти. Ночной Волк вновь промелькнул рядом успокаивающим шорохом.

Уит, а не Скилл. Баррич сделал это при помощи Уита. Но он был намного сильнее и опытнее меня в магии Древней Крови. Я провел пальцами по разгладившемуся лицу Шута, призывая его тело объединиться с моим, но сам не смог в него войти. Шут не владел Уитом. Имело ли это значение? Я не знал. Но я помнил, что однажды мы с ним стали единым целым, он и я. Однажды он вытащил меня из тела волка обратно в мое.

Я взглянул на свое запястье и в неверном лунном свете нашел следы его пальцев, а потом я взял его изуродованную руку. С трех изящных пальцев были содраны ногти. Я заставил себя не думать о его страданиях. Затем я осторожно приложил его пальцы к отметинам на своем запястье и попытался восстановить нашу связь в потоке Скилла, возникшую много лет назад.

И я нашел ее, тонкую, словно паутина. Мне пришлось собрать все свое мужество, поскольку я понимал, что сейчас соприкоснусь со смертью. Но я знал, что должен это сделать. Разве я сам только что не говорил, что готов принять смерть за него? Я чувствовал, как менестрели короны вытесняют его, выталкивают из моей плоти, но мне было некогда объясняться с ними. Сделав глубокий вдох, я устремился навстречу Скиллу, оставив свое тело, чтобы войти в труп Шута.

На краткий миг мое восприятие удвоилось. Шут вошел в мою плоть, посмотрел на мир моими глазами. С отвращением взглянул на свое тело у меня на коленях. Затем поднял руку, чтобы коснуться моего заросшего щетиной подбородка.

– Любимый! – простонал он. – О Любимый, что ты наделал? Что ты наделал?

– Все в порядке, – спокойно заверил его я. – Все хорошо. Если я потерплю неудачу, ты возьмешь мою жизнь и будешь жить. Я добровольно беру твою смерть. – И я покинул свое тело.

Как камень, падающий в грязь, я проник в тело Шута. И оказался в теле, которое умерло несколько дней назад. В нем не осталось жизни, оно перестало быть телом. Безжизненное, точно скала, оно распадалось на части, стремясь вернуться в землю. Мой Скилл не знал, как справиться с этим. Я отбросил в сторону мысль о том, чтобы призвать на помощь Олуха, Чейда и Дьютифула. Они лишь попытаются вернуть меня обратно в собственное тело и спасти.

Только Уит способен воспринимать все проявления жизни вокруг нас. Это паутина, сеть, которая связывает нас с каждым живым существом. Некоторые из них, энергичные и сложные, крупные здоровые животные, хотели, настаивали, чтобы я их заметил и говорил с ними. Деревья и растения были не такими яркими, но еще более важными для продолжения жизни, чем животные, способные двигаться. Растения – основа, на которой выткан мир, и без них все запутается и распадется на части, потеряв целостность. Тем не менее я всю жизнь благополучно не обращал на них внимания, разве что с радостью присаживался отдохнуть в тени могучих крон. Но за ними и вокруг текла еще более неясная, смутная жизнь.

То была смерть.

Смерть, узлы на сети, соединяющей всех нас, это вовсе не смерть. Проходя через ее тугие петли, жизнь становится иной, но не исчезает. Тело Шута наполняла жизнь, она походила на мерцающий котел, кипящий перед возрождением. Каждый элемент, делающий его живым, все еще оставался здесь. Вопрос лишь в том, сумею ли я убедить частицы возобновить прежний союз, а не перейти в более простые формы – ведь они уже начали меняться…

Бездыханный, безъязыкий, бесчувственный, я погрузился в перерождение тела. В некотором смысле оно было подобно Скиллу, поскольку играло на струнах тела Шута, унося его частицы туда, где их можно использовать вновь. Меня завораживал этот удивительный процесс распада и создания нового порядка, похожий на ловкую игру в камни. Частицы двигались в соответствии с определенными законами. Я попытался вернуть одну из них на прежнее место, но она продолжала двигаться в потоке вместе с другими.

Это старая игра. И все же ты не в силах ее увидеть. Они не охотники-одиночки, а стая. Ты не сможешь бороться против каждой из них в отдельности. Их слишком много. Ты не сумеешь их остановить. Направь их. Используй их. Поставь то, что они создадут, на место старого.

То была мудрость волка. Все происходило именно так, как говорил мне Черный Рольф. Ночной Волк оставался со мной не таким, каким был прежде, но мы вдруг вновь стали единым целым. Той ночью я воспользовался его видением мира, простым волчьим восприятием – ведь когда ешь мясо, вместе с ним в тебя входит жизнь. Хрупкое равновесие между хищником и жертвой здесь так же нерушимо, как во время охоты. Смерть питает жизнь. То, что расчленяет тело на части, собирает его вместе.

Нет, это не имело ничего общего с исцелением при помощи Скилла. Я просто посылал новые частицы туда, где в них имелась нужда. Сомневаюсь, что я действовал так же умело, как Баррич. Снова и снова направленные мной потоки меняли русло, и мне приходилось возвращаться и делать поправки. К тому же Шут не был в полной мере человеком. Той ночью я осознал всю его необычность. Мне казалось, что я хорошо его знаю. В эти долгие часы восстановления я понял его и принял таким, какой он есть. Что само по себе стало для меня откровением. Я всегда верил, что у нас гораздо больше общего, чем отличий. Оказалось, что я ошибался. Он был человеком не больше, чем я – волком.