Искреннее участие, прозвучавшее в голосе девушки, тронуло Жозефа, и он даже слегка устыдился, что приходится ей лгать. Миленькая все-таки барышня.

– У меня? Что вы, я здоров как бык, а воду пью потому, что мой организм не переносит алкоголь. Но самочувствие бедняги Ламбера меня очень беспокоит. Как думаете, с ним что-то серьезное?

– Роланда, тут тушеное мясо стынет, а там клиенты за пустым столом извелись совсем в одиночестве, живо за работу! – рявкнул хозяин.

Запыхавшаяся девушка вернулась к Жозефу, когда он уже доел омлет.

– Про вашего Ламбера. Он не говорил, что́ с ним, сказал только, что «регулярно бывает на водах». Если верить нашему повару, таких людей называют «курортниками». Интересно почему? Может, потому, что они правда больные и им можно только отварную курицу да куриный бульон?

– Так Ламбер уехал на воды?

– Не знаю. Но там, куда он обычно ездит, есть какая-то особая вода с железом, которого ему не хватает – похоже, кости у него больные, вот что, – заключила Роланда и понизила голос: – Хотите кофе? От заведения.

Жозеф предложение принял, хоть и понял, что «от заведения» означает «от Роланды». Девушка тотчас принесла чашку и подмигнула ему:

– Вы сегодня свободны? Я заканчиваю в три.

– Увы, мне надо возвращаться на улицу Сен-Пер… А что же Ламбер? Не показывался здесь?

– Сегодня нет, вчера тоже. А вдруг он утонул в этих своих водах с железом?

– А вы случайно не знаете, на какой курорт он обычно ездит?

– Курорт – это что, птицеферма, где кур выращивают? Понятия не имею, где он затоваривается мясом на бульон.

– Ясно, мадемуазель. Счет, пожалуйста.

– Но вы ведь еще вернетесь?

– Клянусь вам, непременно!

– Далеко же мы продвинулись… – вздохнул Виктор, только что отделавшийся от почитателя Сен-Симона, требовавшего найти и продать ему полное собрание «Мемуаров» в двадцати томах, изданное в 1872 году Шерюэлем и Адольфом Ренье в «Ашетт». – Вы представляете себе список городов на водах? Куда укатил наш Паже? В Ангиен-ле-Бен? В Сермез? В Пломбьер? В Виши? В Ла-Бурбуль?

– Эй! Предупреждаю сразу: и речи не может быть о том, чтобы вы отправили меня скитаться по всей Франции в поисках этого субъекта! – воскликнул Жозеф. – Матушка и так меня уже поедом ест – постоянно упрекает, что ребенок растет без отца… Блаженная Глокеншпиль, ведь мы оба скоро станем отцами, подумайте о детях!

– Что это вы заранее записываете меня в никудышные отцы? Меня, будущего пеликана?! – возмутился Виктор. – Но сейчас-то, пока я перьями не оброс, можно мне отлучиться к месье Шодре за результатом?

– Да ладно уж, летите. Пеликан не пеликан, а орел вы тот еще…

Виктор, к своему облегчению, обнаружил, что аптека пуста.

– Месье Шодре! – позвал он.

Аптекарь появился из подсобки – взъерошенный, злой, в заляпанной блузе и перчатках. В одной руке его был кусок пряничной свинки, в другой – пробирка.

– Итак? Вы определили яд? – с надеждой спросил Виктор.

– Честно признаться, месье Легри, вы меня страшно огорчили. Я и помыслить не мог, что вы способны на столь жестокие розыгрыши. А уж месье Пиньо будет иметь со мной весьма неприятный разговор!

– Однако я…

– Если мед, мука, сахар, дрожжи, яйца и молоко пока еще не причислены к разряду ядовитых веществ, ума не приложу, как кого бы то ни было угораздит отравиться подобным лакомством. Вы, вероятно, ответите мне, что выдуманный месье Пиньо убийца избрал жертвой диабетика или какого-нибудь бедолагу с аллергией на черствый хлеб? Ибо этот ваш пряник тверже камня. Весьма сочувствую тому, кто попытается его разгрызть – он либо зубы поломает, либо подавится и немедленно задохнется.

– Так, значит, нет никакого яда? – разочарованно уточнил Виктор.

– Вот именно! – взвился месье Шодре. – По вашей милости я потратил впустую несколько драгоценных часов! Уже получил за это нагоняй от супруги и выслушал упреки клиентов! Вот уж не замечал за вами склонности к таким злым шуткам, месье Легри! И впредь упражняйтесь в остроумии на ком-нибудь другом!

– Но я тут ни при чем, уверяю вас…

– О, ну конечно!

Несмотря на отповедь месье Шодре, из аптеки Виктор вышел в прекрасном настроении, которое, однако, не погасило в нем неясной тревоги. Теперь он знал, что ни Таша, ни ребенку ничто не угрожало… в тот момент, когда Таша собиралась съесть пряничную свинку. Но что означал этот подарок? Кто прислал лакомство и почему? Возможно, это было предупреждение – мол, в следующий раз, приятель, я не буду таким добрым и кто-нибудь из твоих близких, отведав моего угощения, разделит судьбу Тони Аркуэ, Жоашена Бландена и Аженора Фералеса!

Виктор снова почувствовал страх и гнев, но смутная тревога всё пересилила. Отчаянное положение: продолжив расследование, он запустит механизм, подобный тому, что на оперной сцене приводит в движение колосники, только вместо занавеса на голову кого-то из его близких упадет нож…

Вдруг в памяти всплыли слова месье Шодре о том, что пряничная свинка была черствой и тот, кто ее съест, рискует подавиться и задохнуться. Но ведь именно так умерла мадам Бруссар, жена владельца скобяной лавки…

Среда, 14 апреля

Полина Драпье провела ночь, свернувшись клубком у дощатой стенки разломанного железнодорожного вагона. Она прибежала сюда в приступе паники и, обессиленная, уснула. Накануне вечером, возвратившись с уроков на улице Шарантон, она снова застала дверь фургона приоткрытой и на сей раз обнаружила в своем жилище уже двенадцать карточек бон-пуэн – семь из них были выложены на кушетке в вертикальный ряд, пять – в горизонтальный, так что получился крест, знак, не оставлявший никаких сомнений в том, что ее ждет, если она осмелится кому-нибудь рассказать об увиденном месяц назад во дворе дома мадам Арбуа.

Проснувшись, Полина с трудом уняла дрожь, охватившую ее при воспоминании о прошлом вечере, и побрела к своему фургону. Там поспешно собрала школьные учебники и пожитки. Пролистала «Франсинэ» – пригласительная открытка на представление «Коппелии» в Опера́, запрятанная между страницами, исчезла. И тут она услышала странные звуки.

Кто-то плакал.

Полина подкралась к окну, трясущейся рукой отодвинула занавеску и выглянула. Сумерки медленно растворялись в молочно-белом рассвете. Облака тумана погребли под собой гласисы фортификаций. И снова раздалось жалобное хныканье. Ребенок?.. Полина набралась смелости, резко распахнула дверь и… увидела кота. Очень знакомого кота. Он поднял на нее изумрудно-зеленые глазища.

– Господин Дюверзьё! – Полина подхватила зверя на руки – он так исхудал, что почти ничего не весил. – Бедный Господин Дюверзьё, ты проголодался? – Поставив кота на пол фургончика, она из плетеной корзинки достала сосиску, мелко порезала ее. – Вот, ешь всё, я сейчас не смогу проглотить ни кусочка… Теперь нас двое. – Девушка вздохнула. – И мы оба в отчаянном положении.