по всем пунктам, включая те самые «отдельные»: «немедленную национализацию предприятий и решительное наступление на контрреволюционные силы». Был взят курс на обострение классовой борьбы, по старым лекалам и без всяких «национальных путей».

Нет-нет, я понимаю, все эти идейно-теоретические штучки намного скучнее всяких интриг и заговоров. Сплошная тягомотина. Спору нет. Извиняюсь и сочувствую. Но без разъяснения сей скукотищи очень сложно будет понять подоплеку как интриг, так и заговоров, которых впереди еще будет на все вкусы.

А чтобы не очень утомлять, буду краток. Как ни пытался тов. Димитров, видя, что все его личные планы и конструкции летят коту под хвост, тормозить линию тов. Червенкова, как бы ни рассуждал о «вредных заблуждениях», не содержащих «ни грамма марксизма», им с тов. Костовым было всё труднее, тем паче что тов. Коларов загадочно помалкивал, тов. Югов одобрительно кивал, а Москва склонялась совсем не на их сторону.

Оно и понятно. В ситуации, когда противостояние со Штатами обострялось чуть ли не по часам, тов. Сталину было не до высоких материй. Он требовал не «интеллектуальных изысков», а консолидации сил и на запросы Софии отвечал в том духе, что «если в стране налицо элементы гражданской войны, а партийные массы нового призыва требуют ужесточения курса, врага нужно бить».

И вот эту формулировку попросил бы запомнить. Да и сам еще напомню. Ибо нюанс с «новым призывом», который «требует», то есть с внезапно возникшей группой поддержки тов. Червенкова, не чувствуя которую за спиной, он вряд ли посмел бы идти ва-банк, принципиально важен. И очень непрост, в отличие от «элементов гражданской войны», с которыми всё, напротив, проще простого: всего и делов, что сила действия равна силе противодействия. А теперь с высот теории спустимся на земную твердь, к практике...

ТЕПЕРЬ ВЫ — ЧЕБУРАШКИ...

Вероятно, любезный мой читатель обратил внимание на то, что около двух лет «красным» удавалось всё. Укрепляли позиции, легко проводили любые законы, без проблем осуществляли «показательные акции», затыкали рты, щемили и загоняли под шконку союзников по Фронту, демонстративно мозжили оппозицию, вешали уважаемых людей — и всё как по маслу, без сучка, без задоринки. Даже удивительно. Хотя как сказать...

Обществу, встретившему 9 сентября в основном с радостью, как начало чего-то принципиально нового, многое вскоре разонравилось, но оно, ошеломленное резкостью новых властей и полным отсутствием у них комплексов, тупо молчало, пытаясь осмыслить происходящее.

Сколько-то десятков первых горян, ушедших в леса сразу после падения старого режима, спасая свою жизнь, или в 1946-м, так или иначе на что-то обиженных, проблемой не являлись, ибо не являлись тенденцией. Их было немного, они мало на что были способны, и с ними достаточно легко справлялась милиция. Но постепенно смутное недовольство превращалось в понимание, проникало вширь и вглубь, и вполне логично, что сначала это происходило там, где все недоумения раньше всего сплелись в один узел, — в Пиринском крае.

Собственно, о курсе на слияние Болгарии с Югославией в Балканскую Федерацию, инициированном тов. Тито при полной поддержке тов. Димитрова и с полного одобрения тов. Сталина, мы уже говорили. И о его причинах — тоже, равно как и о том, что идею «полного слияния», в связи с протестом Лондона, с которым у Москвы тогда был амур, в 1946-м заморозили, ограничившись «экспресс-македонизацией» болгарского юго-запада на предмет предоставления ему (для начала) «культурной автономии».

А тут уж, что называется, раззудись, плечо. Экстренно писали учебники и книги, придумывали историю, открывали театры, трудоустраивали учителей, командированных из Югославии. Провели перепись, по ходу которой остаться «болгарином» было можно, но сложно, особенно на бессловесном селе. В итоге «македонцами» стали 63 процента населения, но 96 процентов назвали родным языком болгарский.

И так вот шли дальше, этап за этапом, но Cold War вынуждала спешить, тем паче что Москва поторапливала: «Мы будем согласны, если Югославия проглотит Албанию!» — а София, учитывая влияние в Пиринском крае бывших членов «михайловской» ВМРО, которые никогда не бывали бывшими, даже и не прочь была сбросить проблему на соседей.

Были, конечно (об этом тоже упоминалось), и разногласия. Белградские товарищи хотели видеть Болгарию «одной из равноправных народных республик», подчиненных высшей власти в Белграде, а софийские товарищи, не желая вовсе уж терять самостоятельность — да и определенная предубежденность к сербам никуда не делась, хотели конфедерации. Но считалось, что это легко решится по ходу дела, в рабочем порядке, и 1 августа 1947 года стороны подписали соглашение в Бледе — первый документ, официально обрисовавший перспективы.

Серьезный документ, надо сказать: передача Пиринского края Белграду, взамен — отказ Белграда от «западных районов», которые он раньше считал сербскими, а теперь согласился считать болгарскими, а также создание таможенного союза в качестве «первого этапа объединения». Правда, отдавать край сразу София всё же отказалась, оговорив, что отдаст после вступления «на особых основаниях» в Югославскую Федерацию. Но это уже было формальностью: 7 августа 1947 года основные принципы будущего договора изложили публично.

И грянул гром. Причем и с Запада, и с Востока. Дело в том, что в Греции уже вовсю полыхала гражданская война, которую тов. Тито раскручивал изо всех сил, и в Лондоне обоснованно полагали, что за Белградом стоит Москва. В то, что СССР совершенно ни при чем, никто не верил, хотя это было именно так: на самом деле Кремль, пока что не имея Бомбы, обострения не хотел и пытался убедить тов. Захариадиса не устраивать бедлам не ко времени.

Равным образом не верили, что Москва не причастна к «бессрочному» (то есть по факту федеративному) югославско-болгарскому договору. Хотя тоже зря: сей финт был личной инициативой сверх меры рискового тов. Тито, убедившего тов. Димитрова, что с Кремлем обо всем договорился, но реально введшего болгарского лидера в заблуждение, ибо надеялся поставить советских товарищей перед фактом.

Такого тов. Сталин не прощал никому. Состоялся ряд тяжелых бесед. В итоге тов. Тито взял под козырек, но обиделся, тов. Димитров громко и униженно покаялся, заявив, что «не оценил и ошибся», а договор, подписанный все-таки 27 ноября в Евксинограде, заключили всего на 20 лет, несколько успокоив и англосаксов, и «больших друзей» из Москвы и показав им, что их указания юбер аллес[181]. В Кремле всё запомнили и уже не забывали, однако на Олимпе напряжение все-таки временно угасло. А вот на грешной земле, где македонизация раскручивалась на полную катушку, как раз наоборот, набухало, уже перекипая через край.

Тем, кто не помнит, напоминаю: в юго-западных регионах сторонников «македонизма» как такового было совсем