и полной зачистки сел четники были изолированы от «ятаков» (с теми не церемонились, как при Филове, если не круче), рассеяны и разбиты. Немалой ценой со стороны властей — примерно то ли 300, то ли 400 «двухсотых», но все-таки. Из партизан погибли 42 бойца, в плен взяли столько же, вырваться удалось мало кому, сам Герасим, попав в окружение, подорвал себя гранатой, прихватив на тот свет четырех солдат, — и 4 апреля всё было кончено.

Из ста сорока человек арестованных под суд пошли 125. Из них 106 сели, 13 повесили, двоих расстреляли, — но спустя всего три недели после гибели «6-го Пиринского полка» из Греции в Болгарию прорвалась чета Борислава Атанасова, собиравшего за кордоном подкрепление, и война в планинах пошла по новой, хотя уже более не набрала такого размаха. И всё же...

И всё же дело партизан не пропало даром. Пусть ненадолго, всего на несколько месяцев, но внедрение в сельской глубинке «культурной автономии» забуксовало. Власти, опасаясь вовсе уж перегнуть палку, поручили кому следует разработать «смягченный вариант агитации и пропаганды», а спустя еще несколько месяцев — время было плотное, вбиравшее в месяцы то, на что обычно уходили годы, — все варианты, даже самые «смягченные», утратили актуальность.

ТЕЗКИ ДЛИННОЙ ВОЛИ

Всё дальнейшее настолько прямо проистекает из знаменитой «Первой социалистической», пусть и холодной, но войны, то есть конфликта между Москвой и Белградом, что обойтись без краткого экскурса просто невозможно.

В принципе, если вовсе уж сжимать досуха, столкнулись две Личности, по-разному видевшие мироустройство. Тов. Тито, безусловно, был «красным» до мозга костей и в смысле построения коммунизма во всем мире полностью признавал верховенство ВКП(б) и лично тов. Сталина. Но при этом он вовсе не считал себя чьим-то вассалом и вообще чем-либо кому-то обязанным в политическом плане как лидер независимого государства.

Его можно понять. Он был не слишком обязан Москве (НОАЮ встала сперва на местных ресурсах, потом продолжала деятельность с помощью сэров, а советские товарищи пришли уже под финал), и у него, полухорвата-полусловенца, отсутствовали сантименты типа «майка Русия». Тито, подобно тов. Димитрову, не рассматривал советский опыт как панацею, исповедуя принцип «Мы пойдем своим путем!», то есть реально веря в идею народной демократии. Только, в отличие от тов. Димитрова, не пройдя через сито московских чисток, он очень высоко ценил себя, кто бы ни давил.

Естественно, Кремлем такое не поощрялось. Уже в мае 1945-го, после заявления тов. Тито о том, что Югославия отныне «не будет являться предметом торгов и диспутов великих держав и сама будет определять свой путь и развитие», в Москве слегка насторожились, ибо ситуацию видели иначе. А уж потом и вовсе — прав Милан Ристович — «активность Белграда, проявившего себя в качестве ведущей силы на Балканах, вызывала опасения и в западных столицах, и в Москве».

Тем не менее легчайшее раздражение тов. Сталина довольно долго не перерастало во что-то серьезное. Строптивость молодого белградского товарища сердила его, насколько можно понять, как непослушание любимого сына, который рано или поздно перебесится и поймет, что папа плохого не подскажет, а потом и примет наследство.

Так что уже не раз упомянутую идею Балканской Федерации в Кремле достаточно долго и принимали, и одобряли, и даже подталкивали. Именно в варианте тов. Тито, советуя ему: «Вам надо проглотить Албанию — чем скорее, тем лучше». И всем было хорошо, ибо для тов. Тито это означало первый шаг к гегемонии на Балканах, а для тов. Сталина — решение уже тогда нехорошего «косовского вопроса». Хотя, в общем, не отвергали с порога и вариант тов. Димитрова, видевшего будущую Федерацию как результат «быстрой серии договоров», охватывающей «весь Балканский полуостров».

Тов. Сталин и тов. Тито

Проблема, однако, заключалась в том, что тов. Тито постоянно забывал советоваться с Москвой, а у Москвы были свои планы, во многом порожденные всё той же «необходимостью концентрации сил перед лицом врага». Тов. Сталина вполне устраивали небольшие федерации — ибо так легче мобилизоваться, но совершенно не устраивали «глобальные блоки», руководство которых при случае могло не послушаться указаний единого штаба. Пусть даже на возможность такого варианта пока что ничего не указывало, но лучше перебдеть.

И в начале 1948-го прилетел первый камушек. 17 января в «Правде» (то есть с высочайшего ведома) появилась статья тов. Димитрова: «Народы Болгарии, Югославии, Албании, Чехословакии, Польши, Венгрии, а возможно, и Греции сами решат, что создать». А уже 29 января та же «Правда» зарычала: «Мы опубликовали заявление тов. Димитрова, но это не значит, что мы разделяем его мнение. Напротив, мы считаем, что эти страны не требуют навязчивых и фантастических “федераций" и “конфедераций"».

Опубликовать, чтобы указать на ошибки, было вполне в стиле Кремля. Это была прелюдия к «товарищескому разговору», и в начале февраля тов. Тито и тов. Димитрова, в самом деле, пригласили в Москву. Однако если дрессированный тов. Димитров прибыл сам, то «строптивый сынок» из Белграда предпочел прислать двух самых доверенных лиц — Эдварда Карделя и Милована Джиласа, в мемуарах которого подробно изложены детали встречи 10 февраля, по ходу которой тов. Сталин и Молотов читали им, «как первоклассникам, лекцию о правильной ленинской политике в области межгосударственных отношений».

Реакция гостей оказалась предсказуемо разной. Выслушав нотацию насчет «недопустимости особых внешнеполитических линий без предварительных консультаций с СССР», тов. Димитров мгновенно признал «значительные ошибки относительно фантастических планов Восточно-Европейской федерации» и поклялся придерживаться «правильной линии». А вот белградский тандем, естественно, мог только заверить, что всё передадут тов. Тито, в том числе и новое требование Кремля: до всяких объединений с Албанией срочно создавать Федерацию — но с центром не в Белграде, а в Софии.

ЭТО СПАРТА!

Короче говоря, коса нашла на камень. Выслушав вернувшихся из Москвы посланцев, тов. Тито, прекрасно всё понявший, заявил, что у Югославии «нет никаких разногласий с братским СССР в области внешней политики», но быстрая федерация с Болгарией «в таком формате и на таких условиях напоминает троянского коня, поэтому данный вопрос следует отложить до полного согласования».

Сразу вслед за тем, справедливо расценив демарш как «демонстративный вызов», Москва заявила об отзыве всех советников и «приостановке» выделения финансовой помощи, на что тов. Тито отреагировал и вовсе возмутительно: «На нас оказывают экономическое давление. Мы должны ориентироваться на собственные силы», запретив впредь давать любую информацию советским специалистам.

Началась переписка «братских» ЦК. Поначалу довольно спокойная — Белград, следует признать, не хотел обострения и работал на полутонах,