Я забыл обо всем, остались только безумие, отчаяние и гнев.

Веселье битвы. Безумие крови.

Воины, которых следовало убить.

И наша «стена щитов» двинулась к краю канавы, в которой барахтались наши враги.

То были мгновения неистовой резни; клинков, сверкающих в свете луны; черной как деготь крови и криков людей – криков диких, как вопли птиц в темноте.

И все-таки врагов было куда больше, и они окружали нас с флангов. Все мы погибли бы там, у столба с цепью сторожевого корабля, если бы с бортов привязанного судна не попрыгали новые люди и не побежали по мелководью, чтобы атаковать наших врагов слева.

Но людей Хэстена все равно было больше, и они протискивались из задних рядов, мимо умирающих товарищей, и кидались на нас.

Нам пришлось медленно отступать – не только под натиском их оружия, но и под натиском их массы, а у меня не было щита. Я размахивал топором, сжимая топорище двумя руками, рыча, удерживая людей на расстоянии тяжелым лезвием, хотя копейщик, находившийся за пределами досягаемости моего топора, все время тыкал в меня копьем. Рядом со мной был Райпер: он подобрал упавший щит и делал все, что мог, чтобы меня прикрыть, но все равно копейщик ухитрился нанести удар мимо щита и пропороть мне лодыжку. Я замахнулся топором, и тяжелое лезвие ударило врага в лицо.

Потом я выхватил из ножен Вздох Змея; его вопль был песней войны. Моя рана была несерьезной, чего нельзя было сказать о ранах, которые наносил Вздох Змея.

Какой-то безумец, широко разинув рот и показывая беззубые десны, замахнулся на меня топором. Вздох Змея легко и изящно отобрал его душу – так изящно, что я торжествующе засмеялся, выворачивая клинок из живота врага.

– Мы сдерживаем их! – взревел я, и никто не заметил, что я кричу по-английски.

Но хотя наша маленькая «стена щитов» и впрямь стойко держалась, стоя перед громадным столбом, нападающие обошли нас слева, и люди на нашем левом фланге, на которых напали с двух сторон, бросились бежать. Спотыкаясь, мы подались назад, чтобы последовать за ними.

В наши щиты вреза́лись клинки, топоры расщепляли доски, мечи звенели о мечи – и мы отступали, не в силах сдержать такое множество врагов. Нас оттеснили от огромного причального столба, и в небе теперь было достаточно света, чтобы я увидел зеленую слизь, облепившую столб, на котором ржавела цепь.

Люди Хэстена издавали оглушительный победный клич, широко разинув рты; их глаза ярко блестели от разгоревшегося на востоке света. Они знали, что победили, – а мы просто бежали прочь.

У меня нет слов, чтобы описать момент перед тем, как рассвет начался в полную силу.

Шестьдесят или семьдесят человек пытались нас убить, они уже расправились с несколькими членами команды сторожевого корабля, а остальные люди с этого судна бежали обратно на затопляемую приливом береговую полосу, в густую грязь. Я снова подумал, что мне предстоит умереть здесь, где море гонит рябь по скользкому мелководью…

Но нападавшие удовольствовались тем, что отогнали нас от столба, а потом вернулись к нему и намотанной на него цепи.

Некоторые наблюдали за нами, словно приглашая осмелиться и вернуться на твердую землю, бросить им вызов, в то время как остальные рубили цепь топорами.

За ними – там, где гасли последние звезды, – я увидел корабли Хэстена, дожидающиеся возможности выскользнуть в море: они чернели на фоне самой темной части неба.

Топоры со звоном рубили, а потом прозвучал радостный крик, и я увидел, что тяжелая цепь скользнула по грязи, как змея. Отлив уже превратился в сильный прилив, и сторожевой корабль поворачивал на восток – его несла в ручей вздымающаяся вода. А я ничего не мог сделать, только наблюдал, как Хэстену открывают путь к бегству.

Теперь нападавшие на нас люди бежали обратно на свой корабль. Цепь исчезла в мелкой воде – сторожевой корабль медленно тащил ее прочь.

Я помню, как брел по грязи, спотыкаясь, держа одну руку на плече Райпера, а моя левая нога хлюпала в полном крови сапоге.

Сжимая Вздох Змея, я понимал, что не могу помешать увезти Этельфлэд в плен куда хуже нынешнего.

«Теперь выкуп удвоят, – подумал я, – а Хэстен станет повелителем воинов, человеком, чье богатство превосходит даже его безмерную алчность. Он соберет армию. Он явится, чтобы уничтожить Уэссекс. Он сделается королем, и все это произойдет лишь потому, что перерубили цепь и наконец-таки открыли путь из Хотледжа».

И тут я увидел Хэстена. Он стоял на носу своего корабля, который, как я знал, носит название «Дракон-мореплаватель». Это судно держалось впереди всех кораблей, ожидающих, когда устье ручья будет открыто.

Хэстен в доспехах и плаще гордо стоял под головой ворона, венчающей нос его корабля. Его шлем блестел в наступившем рассвете, клинок обнаженного меча сиял, сам он улыбался. Он победил. Я не сомневался – Этельфлэд на этом корабле, а за ним двадцать других: флот Хэстена, его люди.

Воины Зигфрида и Эрика добрались до ручья и спустили на воду несколько судов, которые пощадил огонь. Они завязали сражение с кораблями Хэстена, находившимися в арьергарде, и в зареве горящих кораблей я увидел блеск оружия. Там снова гибли люди – но все это было слишком поздно. Ручей был открыт.

Сторожевой корабль, который удерживала только цепью на носу, поворачивался все быстрее. Я знал – спустя несколько биений сердца узкий проход станет широким. Я наблюдал, как весла Хэстена глубоко погружаются, чтобы удержать «Дракона-мореплавателя» против прибывающего прилива, и понимал, что в любой момент на эти весла сильно налягут и я увижу, как стройное судно промчится мимо сидящего на мели сторожевого корабля. «Дракон-мореплаватель» пойдет на восток, к новым укреплениям, к судьбе, которая принесет Хэстену королевство, некогда называвшееся Уэссексом.

Мы молчали. Я не был знаком с людьми, рядом с которыми сражался, а они не знали меня. Мы стояли молча, безутешные незнакомцы, и наблюдали, как выход из ручья ширится и светлеет небо.

Солнце почти коснулось кромки мира, восток разгорелся красным, золотым и серебряным светом. И солнечный свет отразился на мокрых лопастях весел корабля Хэстена, когда его люди вынесли их далеко вперед.

На мгновение эти отражения ослепили меня, а потом Хэстен прокричал команду, лопасти исчезли в воде, и длинный корабль рванулся вперед.

И только тут я осознал, что в голосе Хэстена звучит паника.

– Гребите! – кричал он. – Налегайте!

Я не понял, почему он паникует. Ни одного из кораблей Зигфрида, на которые в спешке погрузились люди, не было рядом, перед Хэстеном лежало открытое море, и все-таки голос его звучал отчаянно.

– Гребите! – завопил он. – Гребите!

И «Дракон-мореплаватель» еще быстрее скользнул навстречу ярко-золотому морю. Его драконья голова, с задранным носом и оскаленными зубами, бросала вызов восходящему солнцу.