– Посмотри-ка, кто там едет в «Волге»? Никак твой Ландышев? Я давно хотела хоть краешком глаза взглянуть на его жену.

Соколов хорошо знал инженера, поскольку они встречались в разное время; помнит еще Ландышева ведущим специалистом научно-экспериментальных мастерских, а теперь Ландышев главный инженер «космического проекта». Высокий, с несколько замкнутым выражением сурового лица, он на первый взгляд не особенно располагал к себе. В научном мире его знали как широко образованного инженера, внесшего немало нового в то дело, которым ему довелось заниматься. В журналах печатались его статьи, где наряду с заманчивыми проблемами он развивал весьма интересные мысли. Вместе с тем его выступления в печати оставляли у читателей чувство неудовлетворенности – автор всегда как бы чего-то недоговаривал. Ландышева упрекали за это, он отмалчивался, и Соколов знал почему – инженер работал в сфере, не подлежащей гласности, и именно это обстоятельство обязывало его быть сдержанным.

До сравнительно недавнего времени знакомые считали Ландышева убежденным холостяком, чуть ли не женоненавистником – таким он сделался после неудачной попытки создать семью лет десять назад. Однако с некоторых пор Ландышев изменился и часто бывал на людях с женщиной, с которой познакомил его вот здесь же артист Александр Лучепольский. Поженились они совсем недавно.

Оксана Орленко выступала в концертах, пела по радио. Голос ее, мягкий, задушевный, принес ей популярность, известность. Оксана Орленко – это имя в мире искусства кое-что значило. Нет, не зря ей покровительствовал сам Александр Лучепольский – пела она поистине чудесна Много говорили и о красоте артистки.

Соколов отошел в сторону, хотел без помех рассмотреть жену инженера, но Ландышев заметил его.

– Не прячьтесь, полковник, – произнес он, широко улыбаясь. – Ксана, разреши представить тебе моего старого друга Ивана Ивановича, я тебе много раз говорил о нем…

Орленко улыбнулась и протянула Соколову руку. Она ничего не сказала. Полковник Соколов ответил ей крепким рукопожатием и поднял на нее глаза. Вот в этот, кажется, миг он и разглядел Оксану Орленко! Прежде всего его поразили ее глаза, – таких он ранее не видел: зеленые, с широкими темными зрачками, в глубине которых, казалось, билось пламя то ли страсти, то ли невысказанного желания… Зеленые, как уральские самоцветы, глаза женщины сверкали на мраморной белизны лице, обрамленном гладко причесанными огненно-красными волосами.

При всем том Соколов никак не мог отделаться от непонятного, ранее незнакомого ему ощущения: во взгляде Оксаны Орленко, устремленном на него, он почувствовал вопрос. О чем?

Орленко взяла его под руку, и полковник еле расслышал, как она задумчиво прошептала, точно выдохнула: «друга»… – в ее голосе ему почудилось сомнение. Почему? Он вспомнил все, что говорили о ней, а знать о человеке близком Ландышеву ему было не безразлично. Соколову хотелось лучше понять эту молодую женщину. Но, к сожалению, он просто растерялся – его ошеломила ее непривычная красота и озадачило волнение. Лучепольские выскочили встречать гостей: в их доме Оксана была почти дочерью, здесь ее приласкали, оценили, помогли стать на ноги, тут она подружилась с Ландышевым…

Соколов на какую-то минуту остался один и попытался разобраться в нахлынувших на него мыслях, ответить себе на назойливо возникавшие вопросы… Да, так что же все-таки он знал о ней?

Отец и мать были актерами. Жили в Киеве. В сорок первом гитлеровцы угнали их в Германию. Оксане было тогда всего несколько годочков. В Германии супругов Орленко пригнали на рынок, – это был своеобразный рынок: на нем торговали рабами. Орленко тоже были рабами, и их продали тому, кто больше дал. На глазах ребенка угасла ее мать. Немцы не хотели тратиться – зарыли без гроба. А отца вскоре загрызли специально натренированные хозяйские собаки за то, что он попытался повеситься, – такое своеволие жестоко каралось: ведь немец-хозяин заплатил за него сколько-то там марок и потому он был властен над жизнью попавшего к нему в рабство советского человека. Вспомнить, подумать об этом спокойно нельзя: полно, да могло ли такое быть? Было, и совсем недавно, с миллионами наших людей было такое. Кое-кто на Западе и сейчас не прочь бы взяться за старое, забывать об этом опасно. Но вернемся к Оксане. Она осталась одна. Ее сдали на военный завод, – там, в подземных цехах, без солнечного света и воздуха копошились наши советские дети: гитлеровцы заставляли их работать, заставляли даже их, наших детей, помогать им воевать против нас! Потом девочка очутилась в лагере за колючей проволокой среди множества детей и взрослых, с нетерпением ожидавших возвращения на родину. Оксана тоже ждала, однако вместо того их послали еще дальше на запад, прочь от наступающих солдат Советской Армии. Когда война окончилась, для Оксаны ничего не изменилось, лишь охранники говорили теперь не на немецком, а на английском языке.

В лагере вербовали для отъезда в Америку. Люди, с которыми Оксана дружила, завербовались, их чем-то запугали, убедили, что в Советском Союзе, на родине, они найдут скорую, без суда, смерть. Вместе с ними за океан уехала и Оксана.

Что же с ней произошло там, за Атлантикой? В поисках куска хлеба скиталась по всем штатам государства янки и наконец поняла: ее обманули, она снова оказалась на положении рабыни! Вся свобода, которой так кичатся капиталисты США, для нее лично свелась к свободе выбора: по доброй воле умереть с голода или же за гроши продать свой труд и красоту. Ей жилось тяжко… В те дни она, еще девочка, вышла замуж, но с семейной жизнью у нее почему-то не получилось. Ей удалось уехать в Европу, добраться до Финляндии, а уж оттуда репатриироваться на родину. Вот тут-то судьба и столкнула ее с Лучепольским, открывшим в ней чудесный талант певицы, давшим ей возможность получить музыкальное образование, найти призвание. Вот, кажется, и все, что рассказывали полковнику Соколову об этой женщине, поразившей его оригинальной красотой и чем-то, чему он пока не находил наименования.

К даче подошла очередная автомашина, на этот раз такси. Из автомобиля выбрался и направился к калитке высокий, несколько тучный мужчина с длинной холеной бородой, в очках, сверкавших золотой оправой.

– Я из редакции журнала «Космос», – отрекомендовался солидный мужчина. – Мне необходимо видеть профессора Желтовского.

Желтовский уже увидел его со своей скамейки, размахивал исчерканной вдоль и поперек статейкой, кричал:

– Борис Львович, идите сюда! – Он в этот момент о чем-то беседовал с Ландышевым. К ним подошла Оксана Орленко.

– Разрешите представить вам сотрудника моей редакции инженера Егорова, – произнес Желтовский, обращаясь к ним.

Годдарт-Егоров осторожно, точно боялся сделать больно, пожал руки Ландышеву и Оксане. Мог ли инженер Ландышев подумать, что пожимавший его руку человек в этот момент был наполнен ликованием, что все в нем буквально трепетало от сознания успеха: вот они – рядом с ним, Ландышев и Орленко, теперь оставалось только не выдать себя неосторожным словом, жестом, взглядом.

Желтовский продолжал:

– Видите, угнетаю я Бориса Львовича, без выходного оставляю… Гоняю, заставляю ехать черт те куда, – довольный собой, благодушно посмеивался, подбирал мате риалы, совал их Егорову.