После двух бокалов мадеры и прекрасного рейнского вина я чувствовал себя весьма отважным.

— Странно, не правда ли? — Биглоу благосклонно принял мою иронию.

— Он когда-нибудь проявлял интерес к женщинам?

Биглоу покачал головой.

— Никогда. Смешно. Но, с другой точки зрения, достойно восхищения. Я хочу сказать, что он как святой, абсолютно огражденный от искушений.

— Святые, милый Биглоу, не ограждены, а оградились от искушений.

— Тогда он просто призван быть тем, кто он есть, — неустанным поборником общественных интересов. Как и Грин.

— Грин никогда не был женат?

— Никогда. Он тоже живет ради работы.

— Еще один полусвятой? — Думаю, что пуританин Биглоу действительно восхищается этими ущербными людьми. Не в том дело, что я нахожу холостяков людьми ущербными, скорее наоборот. Но, очевидно, ни Тилден, ни Грин вообще не имели никаких дел с женщинами, с той половиной рода человеческого, которая дала мне не только наслаждение, но и необходимую меру нормальной человечности. Если бы у меня не было Эммы, я родил бы другую. Или, принимая во внимание мой преклонный возраст, удочерил, похитил, соблазнил или каким-либо иным способом приобрел то женское общество, без которого я просто не могу дышать. Нью-йоркский мир мужских клубов, спортивных залов и баров, политиканства за закрытыми дверьми — это не мой мир. Я изнеженный парижанин, расцветающий только в обществе женщин.

Кстати (почему «кстати»? Это же важнее всего!), Биглоу сказал:

— Губернатор назначит вас посланником в любую страну по вашему выбору, за одним исключением — Сент-Джеймс.

— Вы не представляете, что это для меня значит. — От возбуждения голос мой задрожал. Для меня это все, не считая замужества Эммы, конечно.

— Вы одна из самых ярких наших звезд в иностранных делах, если закрыть глаза на ваше нелепое пристрастие к французам, — добавил Биглоу, и на душе у меня стало необыкновенно легко.

— В таком случае вас должна была порадовать чепуха, напечатанная под моим именем в «Леджере» за прошлую субботу.

— Мне показалось, что это не ваш стиль. И почему вы ни разу не упомянули доктора Эванса, неизменного дантиста императрицы? Что с ним стало?

— По-прежнему рвет зубы, наверное. — Мы оживленно посплетничали о старых добрых парижских временах, которые никогда больше не вернутся.

Со всей деликатностью я попытался убедить Биглоу в значении Тьера и вообще Третьей, то есть нынешней Французской Республики, но у него необъяснимо сильное предубеждение против Франции. Я отношу это за счет его искреннего пуританизма. Биглоу ненавидит римскую церковь со страстью настоящего республиканца, кем он и был до того, как стал секретарем штата Нью-Йорк и демократом. Десятилетиями он утверждал, что папство — это самая злобная и отвратительная сила в мире и что в один прекрасный день оно сойдется в истинном Армагеддоне с добродетельным протестантством, развязав новую, еще более кровавую гражданскую войну здесь, в Соединенных Штатах, причем форт Самтер будет расположен в Шестом избирательном округе, где царит мрак ирландских кварталов.

Сознаюсь, я некогда разделял эти предрассудки, особенно в отношении ирландцев, которых считал напастью, эпидемией, обрушившейся на мой Нью-Йорк. Разумеется, они и более поздние иммигранты и в самом деле уничтожили эту старую голландско-английскую деревню моей юности, но жалеть тут не о чем. Проведя большую часть своей жизни в странах, где господствует римская католическая церковь, я не только стал более терпимым, чем Биглоу, но и пришел к выводу, что в таком обществе, поскольку оно ни в коей мере не является христианским, жить гораздо приятнее, чем в протестантском.

К концу вечера Тилден выглядел очень усталым; несмотря на выпитый чай и несколько таинственных таблеток.

— Надеюсь, вы навестите нас в Олбани, как только покончите с генералом Грантом.

Я ответил, что ничто не доставит мне большего удовольствия. Внезапно рядом с губернатором оказался Грин. Красивый, крепко сбитый, он затмевает тщедушного Тилдена.

— Губернатор, вы не сказали мистеру Скаилеру о наших планах открыть рекламное бюро?

— Пока нет. Пока нет. — Голос Тилдена прозвучал глухо, казалось, губернатор раздражен. Но Грин не желал умолкать. Он повернулся ко мне:

— Через несколько недель мы откроем бюро, в котором писатели и художники будут готовить материалы для газет…

— Мистер Скайлер слишком утонченный литератор, чтобы заниматься такими вещами. — Глаза Тилдена широко раскрылись: он сдержал мощнейшую отрыжку, которая медленно и, без сомнения, болезненно искала выход через раздувшиеся ноздри.

— Но, губернатор, вы знаете не хуже меня, что нам понадобятся любые авторы, каких мы только сумеем найти, и, имея мистера Скайлера в «Леджере»…

— Мистер Скайлер не в «Леджере». Они просто его печатают.

— Но, губернатор…

Я прервал эту перепалку, заметив:

— Кстати, я предложил моему издателю написать вашу предвыборную биографию. Его это заинтересовало. Биглоу обещал снабдить меня материалами. Поэтому, как только вашу кандидатуру выдвинут…

И Тилден, и Грин просияли; мы расстались, пожелав друг другу веселого рождества и счастливого Нового года. Последние слова губернатора, обращенные ко мне, были:

— Увидимся позже. — Эта забавная фраза часто у него на устах.

_ Что ты думаешь о Тилдене? — Мне не терпелось задать Эмме этот вопрос.

— Не самый легкий собеседник.

— Холодноватый?

— Нет. Страстная натура, по-моему.

— Я не вынес такого впечатления, да и никто другой тоже.

— Есть ведь разные страсти, правда? Ну, например, страсть моей свекрови к деньгам…

— Не упоминай ее! Я чувствую, как кровь начинает стучать в барабанные перепонки.

— Или страсть очаровательного сенатора Конклинга к Кейт Спрейг.

— Он тебе понравился?

— Я видела его только один раз, мы перебросились всего десятком слов.

— Помню. И ты сказала, что он кажется тебе тщеславным.

— О, как павлин! С этим смешным завитком посреди лба…

— Локон Гиацинта. Мне кажется, он подражает Дизраэли…

— Но когда он смотрел на Кейт, можно было почувствовать, что это страстный мужчина.

— Чтобы увидеть ее, он пересек полмира — инкогнито, как он надеялся. Вряд ли он предполагал столкнуться с нами. Так или иначе, теперь ты видела лидеров обеих партий. Кто из них победит? Кто будет президентом — Тилден или Конклинг?

— Какая разница? Это все игра, папа. Это неважно.

Я почувствовал в ее голосе отзвук, вариацию сэнфордской темы.

— Игра или нет, но результат имеет значение.

— Все равно это совсем не то что император, не правда ли? — Эмма все еще рассматривает Соединенные Штаты как увеличенную Мексику.

— Согласен, нашим президентам почти нечего делать. Правит конгресс; в основном он и ворует. Но президент предоставляет должности, в частности старым, заслуженным писателям.

— Тогда vive Тилден! — Эмма развеселилась. — А что касается его страсти…

— Как же тебе удалось обнаружить то, чего никто не заметил?

— Я слышала, как он говорил о каналах.

— Каналах?

— И железных дорогах. И… о