На всем пути следования процессии Орри видел потрясенные, заплаканные лица мужчин и женщин, военных и штатских. Плакали даже дети. Ничто на его памяти, даже гибель Пелхама, не было для Конфедерации таким же ударом. Вчера, когда Седдон и Орри стояли у гроба, Седдон шепнул, что Ли просто безутешен.

Труднее всего было поверить в то, что Джексона убил не какой-то янки, а солдат своей же армии, чье имя навсегда останется неизвестным. Скорее всего, этот человек даже не знал, что выпустил ту роковую пулю.

Ирония состояла еще и в том, что случилось это сразу после того, как Джексон и Ли снова провели блестящую операцию вместе. Столкнувшись с неожиданно быстрым продвижением Хукера, они договорились еще раз разделить армию пополам, чтобы пешая кавалерия Джексона в стремительном марше обошла федералов с правого фланга. Джексон ударил по немецкому корпусу Ховарда, и, возможно, именно это выбило весь боевой дух из Драчливого Джо. Как бы то ни было, Хукер испугался и в самый важный момент отвел свои части с более выгодной позиции, в конце концов отступив. Джубал Эрли потерял Фредериксберг, но янки проиграли сражение у Чанселорсвилла. Однако победители и проигравшие вполне могли поменяться местами, после того как станет известна настоящая цена гибели Джексона. Орри считал, что эта победа не стоила того.

Когда процессия вышла на площадь Капитолия через западные ворота, Орри увидел свою жену в группе женщин, среди которых была и миссис Стэнард, одна из знатных дам местного общества. Их познакомил Бенджамин, и миссис Стэнард сразу прониклась к Мадлен симпатией, тут же любезно сообщив ей, что недолюбливает сестру Орри миссис Хантун и приглашала ее в свой салон всего один раз.

Увидев Мадлен, Орри немного приободрился. Однако других причин для радости у него не было, даже если бы он мог забыть о сегодняшнем траурном дне. На западе Сэм Грант продолжал осаждать Виксберг. Люди уже в открытую говорили об импичменте Дэвиса. А подчиненные генерала Уиндера по-прежнему бесчинствовали в переполненных тюрьмах, не обращая внимания на участившиеся инспекции и возмущенные доклады Орри и его коллег.

Прошел уже почти месяц, как в Ричмонд приехал Купер. Его контора находилась в здании ремесленного училища, поэтому Орри редко мог заглянуть к нему просто так. Брат очень изменился после трагической гибели сына, весть о которой потрясла Орри и его жену. Купер замкнулся в себе, не принял ни одного радушного приглашения от Мадлен поужинать у них и полностью ушел в работу на министра военно-морских сил Мэллори, которому Орри не доверял, как не доверял никому и ничему из службы конкурентов.

Не так давно Орри и Мадлен принимали у себя гостью из округа Спотсильвейни – элегантную, умную, порой острую на язык вдову, к которой питал сердечную привязанность кузен Чарльз. Вместе с двумя своими неграми Августа Барклай бежала из Фредериксберга, чтобы обосноваться на диване в гостиной до тех пор, пока Хукер не отступит за Рапидан. Она уехала только вчера, не оставшись на церемонию публичного прощания с Джексоном, потому что очень волновалась за свою ферму.

Чарльз был влюблен. Августа о своих чувствах не говорила, но Орри понял, что это взаимно, когда она говорила о его кузене. Что ж, это было личным делом Чарльза, хотя время для любви он выбрал не самое подходящее.

Еще Орри немного покоробило то, что миссис Барклай иногда как бы невзначай щеголяла своей образованностью. Она обожала цитировать афоризмы английских поэтов и, по-видимому, имела неистощимый запас двустиший на все случаи жизни.

Но в целом он неплохо отнесся к этой женщине, как и Мадлен. Августа Барклай была, безусловно, привлекательна и, пока жила у них на Маршалл-стрит, постоянно заботилась о том, чтобы ее свободные негры были хорошо накормлены и устроены на ночлег в палатке, сооруженной из одеял на заднем дворе.

Она также помогала Мадлен на кухне и во всех домашних делах. А перед отъездом трижды повторила, что обязательно отплатит им за их гостеприимство и что они могут приехать к ней в любое время. Орри надеялся, что приглашение было искренним.

Зал палаты конгресса был наполнен нежными ароматами, исходящими от огромных охапок цветов, сложенных вокруг постамента с гробом, и роскошных пирамид из белых лилий, установленных рядом. Орри неохотно присоединился к длинной цепочке из офицеров, медленно продвигавшихся к открытому гробу. Когда подошла его очередь взглянуть на бородатое лицо на атласной подушке, он с трудом заставил себя сделать это и увидел того же милого, немного чудаковатого первокурсника Вест-Пойнта, а не взрослого, сурового человека, известного своей несгибаемой яростью, которым восхищались даже его враги. Стоя возле гроба, Орри наклонил голову и заплакал.

Увидев это, Мадлен как-то пробилась через толпу и взяла его за руку, держа ее крепко, пока он не успокоился.

В тот день Елкана Бент проснулся в час пополудни и с трудом вытащил свое грузное, слоноподобное тело из смятой постели. Прошлой ночью он пошел в бордель и заказал там черную девушку. В пансион он вернулся только на рассвете, когда все спали и некому было спросить у него, собирается ли он пойти на церемонию прощания с генералом Джексоном. Разумеется, он не собирался. У него не было никакого желания удостаивать своим присутствием похороны предателя, хотя, возможно, ради любопытства он и сходит взглянуть на тело, чтобы понять, насколько Джексон изменился с тех пор, как Бент издевался над ним в Вест-Пойнте. Еще тогда этот выскочка отличался некоторыми странностями; например, его чрезвычайно занимало то, как работают его внутренние органы. А уже в армии офицеры часто смеялись над его упорным нежеланием вступать в сражения по воскресеньям. Правда, в остальные шесть дней недели этот чокнутый пресвитерианец бил врага без пощады. Для Союза его смерть, безусловно, стала большой потерей.

Бент намылил щеки, открыл футляр с бритвой и начал приводить себя в приличный вид. Он все еще изумлялся тому, с какой легкостью ему удалось выполнить задание. Конечно, он принял все необходимые меры предосторожности, приехав в Ричмонд с двумя пистолетами и складным ножом, но все остальное оказалось до смешного незатейливым. Когда его останавливали, он просто доставал пропуск, состряпанный одним из умельцев Бейкера. Акцент тоже не причинил хлопот, потому что он находился в той части Юга, где даже протяжная речь хлопковых штатов звучала как иностранная. К тому же в городе было полно янки – правда, в основном проституток и спекулянтов.

Один бармен, обеспокоенный женским нашествием в город, дал Бенту совет:

– Насчет безопасности в Ричмонде можете не волноваться, пока не увидите, что балтиморские шлюхи пытаются купить билеты на поезд. Вот тогда стоит всполошиться.

Для завтрака было уже слишком поздно, а до обеда еще далеко, и в ожидании Бенту пришлось провести неприятный час в обществе мелких чиновников, путешественников и младших офицеров, собравшихся за двумя общими столами в столовой. Хозяйка пансиона предложила Бенту повязку из черного атласа, какими она уже снабдила всех остальных постояльцев. Чувствуя отвращение, он тем не менее поблагодарил ее и надел повязку на левый рукав.

Добытые сведения о заводе «Тредегар» он спрятал в потайной карман за подкладкой сюртука, после чего зашил его наглухо. Выйдя на улицу, Бент не спеша дошел до площади Капитолия, где встал в длинную очередь из мужчин и женщин, чьи горестные стенания по умершему предателю он счел просто омерзительными. Дойдя до гроба, он едва узнал лежавшего в нем человека, однако постарался изобразить на лице грусть и даже промокнул платком один глаз, прежде чем двинуться дальше.