Солнце уже зашло, на небе зажглись звезды, и в теплой виргинской ночи слышалось пение лягушек. Купер сначала ворчал и ругался, потом снова чихнул и наконец сказал, обращаясь к Чикерингу:

– Надо сказать Мэллори, что конструкция неправильная, как и те, что были до этого.

– Сэр, при всем уважении… – Спустив пар, Чикеринг уже немного успокоился. – Зачем мы вообще продолжаем эти бессмысленные испытания? Ведь над нами уже все смеются.

– Ну и радуйтесь, Люциус. Насмешки никогда не ранят вас так, как пули.

Чикеринг покраснел, думая, будто Купер намекает на то, что он избежал службы на передовой, но промолчал. Авторитет Мэйна не подлежал сомнению, да и с Мэллори они были близки, как две горошины в одном стручке. И все же многие уже поговаривали, что этот человек неуравновешен. Это было как-то связано с гибелью его сына во время плавания из Нассау в Уилмингтон.

А Купер меж тем, как занудный школьный учитель, уныло продолжал:

– Все эти странные приспособления мы испытываем только по одной причине: мы слабее своего врага. Как часто повторяет министр, мы не превосходим его ни численно, ни оружием, значит надо превосходить умом. А это означает постоянные опыты, и не важно, насколько нелепыми они могут показаться великосветским дамам и джентльменам, с которыми вы общаетесь здесь, в Ричмонде. Дело в том, что Мэллори хочет победить, а не просто договориться об окончании войны. Я тоже хочу победить. Я хочу бить этих проклятых янки на Атлантике и на реках, раз уж мы не можем делать это на суше. А теперь возьмите эту ручную пилу и отнесите ее в фургон.

Он быстро спустился к воде, чтобы помочь человеку, который тащил веревку с привязанными к ней бочками. Вдвоем они выволокли мишени на берег, а потом потащили перевернутую лодку к фургону. С рубашки Купера, и без того мокрой, текла вода, он снова громко чихнул три раза подряд, прежде чем они погрузили лодку и сами забрались в фургон, чтобы наконец отправиться по домам – четверо усталых мужчин в сгущающемся сумраке.

Купер уже сожалел о своих резких словах. Поддаваться чужому влиянию свойственно юности. Вполне понятно, почему Чикеринг был недоволен министерством, постоянно слыша о дурном руководстве, излишних тратах и внимании к идеям, рожденным, как казалось, полными идиотами. И все же этот юноша, как и многие другие, просто не понимал, что нужно просеять гору пустой руды, прежде чем в ней блеснет крупица золота – та самая идея или конструкция, которая все изменит.

Купер просеивал руду с яростной энергией. Мэллори был доволен его работой в Англии и во всем ему доверял. По мнению министра, война на реках была проиграна. Теперь их задачей было спасти ситуацию на Атлантическом побережье. Быстроходные крейсеры Конфедерации, включая тот, который Купер лично помог спустить на воду, захватили или уничтожили огромное количество торговых кораблей северян. Как и было задумано, стоимость страховок возросла почти до немыслимых высот, и в результате несколько сот грузовых кораблей были переведены на имена подставных владельцев в Британии. И все же этот успех не помог Конфедерации достичь главной цели, а именно существенного снижения размера и эффективности блокадной эскадры.

Скорее наоборот: «анаконда» генерала Скотта только еще сильнее сжимала свои кольца. Одной из точек наиболее сильного давления был Чарльстон, на который в апреле совершили нападение мониторы Союза, устроив массированный обстрел. Батареи береговой обороны и в бухте отразили атаку, но все в министерстве ожидали новых обстрелов. И не только потому, что Чарльстон был жизненно важным портом, но и потому, что отсюда началась война и враг больше всего хотел захватить и разрушить именно этот город.

Купер сомневался, что смог бы выжить, если бы не работа. Более того, он верил в свое дело; в этом, как и во многом другом, они с Мэллори были похожи. Оба изначально испытывали отвращение к самой идеи сецессии; в начале войны многие повторяли слова Мэллори о том, что сецессия – это просто другое название революции. Но теперь они, словно коршуны, готовы были яростно преследовать врага.

Министр никому не давал сидеть сложа руки. Проекты рождались один за другим. Новые броненосцы, подводные лодки, плавучие мины всевозможных конструкций… Купер работал с каким-то неистовством, потому что ненавидел врагов всей душой. Но одного из них он ненавидел больше всего, хотя не признался бы в этом никому, даже Орри. Он хотел подготовить достойную схватку. И достойное наказание.

Проблемы министерства только помогали ему. Помогали не сойти с ума. Каждый день он работал до изнеможения, чтобы только не думать о сыне, не вспоминать его мертвое тело на залитых светом луны волнах. Не слышать его криков о помощи, не видеть его сожженного паром лица.

Пока фургон с грохотом катил к освещенным фонарями холмам, он думал, который теперь может быть час. Наверняка будет уже довольно поздно, когда он вернется домой, и Юдифь снова рассердится. Что ж, ну и пусть.

В городе Чикеринг первым выскочил из фургона. Наверное, опаздывал на свидание с какой-нибудь красоткой, решил Купер. Насморк стал еще сильнее, к тому же заболело горло.

– Будьте в конторе к семи, – сказал он помощнику. – Я хочу получить полный письменный отчет до начала рабочего дня.

– Да, сэр, – ответил Чикеринг, и Купер услышал, как он что-то пробормотал себе под нос, исчезая в темноте.

Возница высадил его напротив ремесленного училища на Девятой улице, угрюмо пожелав спокойной ночи. Куперу было плевать на его недовольство, этот олух уж точно не понимал ни отчаянного положения Конфедерации, ни проблем министерства, которые Мэллори изложил в двух словах: «Всегда мало». Всегда мало времени. Всегда мало денег. Всегда мало взаимодействия. Они работали на свой страх и риск, полагаясь только на себя. Это, конечно, вызывало некоторую гордость, но создавало чудовищные трудности.

Купер предположил, что Мэллори все еще у себя в кабинете на втором этаже, и так оно и оказалось. Все остальные уже ушли, кроме одного из трех помощников министра, щеголеватого мистера Тидболла, который как раз запирал свой письменный стол, когда вошел Купер.

– Добрый вечер, – сказал Тидболл, дергая все ящики стола по очереди, после чего передвинул на край стопку бумаг.

Тидболл был редкостным бездельником без всякого воображения, зато с прекрасными организаторскими способностями. Он служил дополнением к двум другим членам триумвирата – коммодору Форресту, старому шумному моряку дальнего плавания, который отлично понимал флотский народ, и Куперу, в чьи задачи входило претворять неисчерпаемые идеи Мэллори в жизнь. Эти двое всегда предпочитали говорить: «Давайте попробуем» вместо: «Это невозможно».

– Он вас ждет, – уходя, сообщил Тидболл, кивнув на дверь внутреннего кабинета.

Когда Купер вошел, министр сидел за столом, изучая какие-то чертежи при свете лампы с абажуром из зеленого стекла. Фитиль то и дело мигал, пахло горящим маслом. Газовые лампы на стенах были погашены, скрывая в тени захламленный кабинет.

– Привет, Купер! – бросил Мэллори.