богословских споров, и полуариане, уже стоявшие почти у самых врат церкви, напали на них с самой неумолимой яростью.

Верования западной, или латинской, церкви. Египетские и азиатские провинции, свыкшиеся с языком и нравами греков, были глубоко заражены ядом арианской распри. Близкое знакомство с системой Платона, врожденная склонность к бессодержательной аргументации, богатый и гибкий язык — все это доставляло восточному духовенству и восточному населению неистощимый запас слов и тонких отличий, а среди своих ожесточенных споров они легко позабывали и о требованиях философии, рекомендующей сомнение, и о требованиях религии, предписывающей покорность. Жители Запада не обладали таким пытливым умом; их страсти не приходили в такое сильное волнение от невидимых предметов; их умы реже упражнялись в словопрениях, а счастливое невежество галликанской церкви было так велико, что сам Гиларий по прошествии с лишком тридцати лет после первого Вселенского собора ничего не знал об утвержденном в Никее Символе веры. К латинам дошли лучи Божественного знания через неясное и сомнительное посредство перевода. Их бедный и негибкий природный язык не всегда был способен дать равносильное выражение с греческими терминами и с техническими словами платоновской философии, которые были освящены Евангелием или церковью для формулирования тайн христианской веры; а только одно неточное выражение могло бы вовлечь латинское богословие в длинный ряд заблуждений и замешательств. Но так как западные провинции имели счастье получить свою религию из православного источника, то они с твердостью держались того учения, которое они приняли с покорностью; а когда арианская зараза приблизилась к их границам, они своевременно были снабжены предохранительным понятием homoousion благодаря отеческой заботливости римского первосвященника.

Собор в Римини 360 года. Их чувства и характер проявились на достопамятном соборе в Римини, который был многочисленнее собора Никейского, так как в нем участвовали четыреста с лишним епископов из Италии, Африки, Испании, Галлии, Британии и Иллирии. Уже в самом начале прений обнаружилось, что арианская партия состоит только из восьмидесяти прелатов, которые, впрочем, делали вид, будто они проклинают и имя, и память Ария. Но эта численная слабость вознаграждалась преимуществами искусства, опытности и дисциплины; руководителями меньшинства выступили два иллирийских епископа, Валент и Урзаций, которые провели свою жизнь среди интриг двора и соборов и которые научились на Востоке, под знаменем Евсевия, как вести религиозные войны. При помощи аргументов и переговоров они привели в замешательство, сбили с толку или по меньшей мере ввели в заблуждение честную наивность латинских епископов. Собравшимся в Римини членам собора не дозволяли разъехаться, пока они не подписали двусмысленного догмата, в котором вместо слова «homoousion» были вставлены некоторые выражения, допускавшие возможность еретических толкований. По этому-то случаю мир — по выражению Иеронима — с удивлением узнал, что он перешел в арианство[317]. Но лишь только епископы латинских провинций возвратились в свои диоцезы, они поняли свою ошибку и раскаялись в своем слабодушии. Постыдная капитуляция была отвергнута с презрением и отвращением, и homoousion, которая была лишь поколеблена в своих основаниях, а не низвергнута, еще прочнее прежнего утвердилась во всех западных церквах.

Поведение императоров в вопросе об арианской распре. Таковы были возникновение, развитие и видоизменения тех богословских споров, которые нарушали спокойствие христианства в царствование Константина и его сыновей. А так как эти монархи позволяли себе распространять свой деспотизм как на жизнь и имущество своих подданных, так и на их верования, то влияние их мнений иногда склоняло церковные весы на их сторону и прерогативы Царя Небесного установлялись, изменялись и урезывались в кабинете царя земного.

Равнодушие Константина. 324 год. Пагубный дух раздора, охвативший восточные провинции, прервал ряд триумфов Константина, но император в течение некоторого времени смотрел на предмет спора с холодным и беспечным равнодушием. Он обратился к борющимся партиям, к Александру и к Арию, с примирительным посланием, которое можно скорее приписать самостоятельному здравому смыслу солдата и государственного человека, чем внушениям какого-либо из его духовных советников. Он приписывает происхождение всей распри ничтожному и мелкому вопросу касательно одного непонятного пункта установленных верований — вопросу, который был безрассудно поднят епископом и неосмотрительно разрешен пресвитером. Он сожалеет о том, что христианский народ, имеющий одного Бога, одну религию и одно богослужение, разделяется на партии вследствие таких незначительных разномыслий, и затем серьезно советует духовенству Александрии следовать примеру греческих философов, которые умели развивать свои аргументы, не теряя своего хладнокровия, и сохраняли свободу своих мнений, не нарушая своих дружеских отношений. Равнодушие и пренебрежение монарха могло бы быть самым лучшим средством для прекращения распри, если бы поток народного увлечения был менее быстр и стремителен и если бы сам Константин мог посреди крамолы и фанатизма спокойно владеть самим собой. Но его церковные сановники скоро успели развратить в нем беспристрастие судьи и разжечь усердие новообращенного.

Его рвение. 325 год. Он был раздражен оскорблениями, нанесенными его статуям; он был встревожен как действительной, так и воображаемой важностью столь быстро распространявшегося зла, и он уничтожил всякую надежду на примирение и терпимость с той минуты, как собрал триста епископов в стенах одного и того же дворца. Присутствие монарха раздуло важность спора; влияние его любимца Осия, как кажется, председательствовавшего на Никейском соборе, могло расположить императора в пользу православной партии, а своевременное напоминание, что тот самый Евсевий Никомедийский, который покровительствует еретикам, еще недавно был на стороне тирана, могло восстановить его против ее противников. Никейский догмат был утвержден Константином, а его решительное заявление, что всякий, кто не подчинится Божественному приговору собора, должен готовиться к немедленной ссылке, прекратило ропот слабой оппозиции, которая с семнадцати протестующих епископов почти мгновенно уменьшилась до двух. Евсевий Кесарийский неохотно дал двусмысленное согласие на признание homoousion, а нерешительный образ действий Евсевия Никомедийского послужил лишь к тому, чтоб замедлить почти тремя месяцами его опалу и ссылку.

Он преследует Ария… Нечестивый Арий был сослан в одну из отдаленных иллирийских провинций; и он, и его последователи были заклеймены, в силу закона, позорным названием порфириан; его сочинения были преданы сожжению, а тем, у кого нашлись бы эти сочинения, угрожала смертная казнь.

…и православную партию. 328–337 годы. Но можно бы было подумать, что не принцип, а страсть руководила образом действий императора, так как по прошествии трех лет после Никейского собора он стал обнаруживать признаки сострадания и даже снисходительности к запрещенной секте, которой втайне покровительствовала его любимая сестра. Виновные были возвращены из ссылки, а Евсевий, мало-помалу снова приобретший свое прежнее влияние на ум Константина, снова был возведен в епископское звание, которое было отнято у него с таким позором.