As she bounds o'er the blusterous, Illowing brine

No longer I'm anxious for fear of the foamy

Old Ocean without wireless and SOS sign.

No longer my thin and fast graying tresses

Are standing on end in hideous fright.

The reason therefore. О you don't need three guesses

We are nearing the end of our voyage tonight

The Petrograd trip is concluding,

We're only one jump from our last port of call.

So here's to an end of our feverish brooding

From here to Finland is one night — that's all.

For months when the youngsters would climb the tarpaulin

My spine would grow chill, my features turn pale,

In fancy I'd see them all slip and go sprawlin'

A few seconds later to skid off a sail

For months when they shot up and down the steep hatches

I expected to hear of a violent death,

And see their small forms all done up in patches,

Painfully, soblngly, drawing each breath.

As calm as Miss Farmer as cool as Miss Snow,

To all cries for help I can only say «NO»

We're only one night out — Hip! Hip! — let'er go!

But in spite of it all, for a serious minute,

Are you not glad you came on the Yomei Maru?

Are you not glad from Vladi you've always been in it?

Mighty glad that you stuck and are seeing it through?

Not to speak of some more that you very well know,

It's been «interesno» to put it in Ruskie —

And although it's been tough, it has never been slow.

* * *

Мне больше не надо за «Йоми»-старушку

Дрожать среди волн, не щадящих бортов.

Мне больше не страшно, что связи нет с сушей,

И SOS наш, возможно, не примет никто.

И больше не встанут от ужаса дыбом

Остатки седеющих быстро волос.

Причину назвать без труда вы смогли бы —

Мы якорь бросаем в порту наших грез.

Подходят к концу петроградцев скитанья,

Мы в шаге от нашей двухлетней мечты.

Конец обжигавшим нам души терзаньям,

Финляндия, примешь с рассветом нас ты

Как часто, бледнея, в поту я холодном

Смотрел, как мальчишки висят на снастях,

Представив возможный полет их свободный

И треск в переломанных детских костях.

Смотрел, как они безрассудно, отчаянно

Свисают за борт и по трапам летят,

И ждал ежечасно известий печальных,

И криков, и стонов упавших ребят…

Но больше на помощь меня не зовите,

В ответ вам скажу лишь короткое «ноу».

В последнюю ночь я спокоен, смотрите,

Как наша мисс Фармер, а также мисс Сноу.

Прощанья минуты уже недалеко,

«Йоми Мару» разве не стал нам родным?

От самого города Владивостока

И горе и радость делили мы с ним.

Не счастье ли это, скажите мне честно?

И разве, признайтесь, не кажется вам,

Что было (по-русски скажу) «interesno»

Нестись нам по этим суровым волнам?

Перевод Ольги Молкиной — внучки колонистов Ольги Колосовой и Юрия Заводчикова.

Борис Моржов и Петя Александров узнали, что пароход подойдет к финскому берегу затемно, еще до рассвета. Но как подняться в такую рань?

— Разбудите нас, Георгий Иванович, — попросили они воспитателя. — Но чтобы другие не слышали.

— Почему же? И другим хочется первыми увидеть землю.

— Представляете, что тогда будет? — сказал Александров.

— Весь пароход проснется. Вот что будет! — поддержал товарища Моржов.

Симонов вынужден был согласиться. Дай волю этим юным открывателям, они все разом побегут на полубак и перевернут судно.

— Так и быть, разбужу.

Перед сном Пете вспомнился Федя Кузовков. Где он сейчас? Как его не хватает… А будь рядом Кузовок, не пришлось бы просить Георгия Ивановича, чтобы их разбудили.

…Утром мальчики первым делом заглянули на камбуз. Оттуда тянуло теплом и вкусными запахами.

Повара не удивило их раннее появление. Он угостил ребят лепешкой, только что вынутой из духовки, и налил по кружке чая.

На полубаке дети оказались во власти ветра. Мальчики прижались друг к другу, стараясь согреться. Но это не помогло.

Только они подумали о перемене места, как услышали чей-то голос. Вахтенный матрос появился словно привидение. Склонившись над детьми, он сказал:

— Здесь холодно. Меня прислал за вами капитан.

Капитан увидел мальчиков сверху, через стекло ходовой рубки, и сразу догадался, почему они проснулись так рано, что их привело сюда.

Каяхара дал ребятам бинокли и вышел с ними на крыло мостика.

Здесь тоже ветрено. Но ветер не донимает так сильно, как на полубаке. Он даже приятен, принося с собой смолистый запах леса. И еще чего-то… Возможно, рыбьей чешуи. А наведя резкость, они разглядели и сам берег. Увидели огни, еще слабые, но уже обозначившие место, где находится столица Финляндии.

До Гельсингфорса оставались считанные мили. Пете Александрову вдруг пришло в голову, что слова — финский и финиш — звучат очень похоже. Так оно и есть. Это последний порт, последний причал в их морском путешествии.

6 октября 1920 года. Раннее утро. Взяв старт во Владивостоке в середине июля и покрыв расстояние в 14 622 мили, «Йоми Мару» приблизился к Гельсингфорсу.

В бухту ведет узкий канал. У входа возвышаются скалы. Они подпирают низкое северное небо и напоминают средневековые крепостные ворота.

Пароход бросил якорь в двух милях от набережной. Стоявшие в уютной гавани суда благосклонно приняли «Йоми Мару» в свою интернациональную компанию.

Аллен с нетерпением смотрит на приближающийся катер. Он приготовился к встрече многочисленных гостей. Но прибыло всего два человека. Это чиновники таможни. А где капитан Эллиот и капитан Хопкинс, представляющие Красный Крест в Финляндии? Где доктор Эверсол, который срочно покинул Францию, чтобы подготовить место для приема детской колонии? И наконец, почему не видно полковника Района, главу Американского Красного Креста в Прибалтике?

Снова неопределенность, которая изводила Аллена в море… Он в недоумении. Но не в характере Райли Аллена отсиживаться в каюте. За его спиной восемьсот детей, а впереди зима.

— Нам нужно внести ясность, — говорит он Бремхоллу. — Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Собирайтесь, пока катер не ушел.