Он поздоровался с Йенсеном, а затем поклонился Аллену:

— Моя фамилия Хайно. Я секретарь министра внутренних дел. А это, — он показал на своего спутника, обладателя окладистой бороды, — профессор Пахман. Он из министерства здравоохранения.

Сочетание этих двух разных ведомств показалось Аллену противоестественным. Но вскоре все разъяснилось.

Причиной всему был все тот же Йенсен. Он посчитал, что Тевастехус не приспособлен для размещения тысячи человек. Будет лучше отправить детей в Халилу.

Халила находится всего в тридцати километрах от границы с Россией. Это фешенебельный санаторий. Раньше там отдыхала и лечилась царская семья. Приезжал туда и глава Временного правительства Александр Федорович Керенский. Возможно, поэтому финские власти и законсервировали санаторий. Роскошные корпуса пустуют. Кто знает, какие еще события потрясут Россию?.. Надолго ли большевики обосновались в Москве и Петрограде?.. И кто станет хозяином санатория?..

Хитрый Йенсен решил сыграть на этих сомнениях. «Йоми Мару» доставил к финскому берегу русских детей. Одни из них — из семей царских чиновников. Родители других служат новой власти. Пустив колонию в Халилу, можно угодить и тем и другим. Ни с кем при этом не поссорившись.

Йенсен позвонил министру внутренних дел. А тот связался с министром здравохранения. Без врачей не обойтись. Их подписи обязательны. Детей закалил долгий путь. Но кто знает, как они себя почувствуют в Халиле? Вот почему Хайно и профессор Пахман здесь. Но они только рекомендуют. Окончательное же решение за правительством.

— Спасибо, господа! — Аллен пожал им руки. — Куда бы ни приходил «Йоми Мару», мы встречали гостеприимство. Рад, что Гельсингфорс не оказался исключением.

— Есть, правда, одно неудобство, — заметил Хайно. — Вашему пароходу придется пройти еще сто семьдесят миль до Койвисто. Этот порт ближе всего к санаторию.

— Что такое сто семьдесят миль по сравнению с двумя океанами?! Всего день перехода. Но мы не покинем Гельсингфорс, пока не увидим Халилу собственными глазами, — сказал Аллен. — Готов ли санаторий к приему детей? Ничто меня так не пугает, как холод.

— Разве вас не закалили сибирские морозы? — спросил профессор Пахман.

— Надо там родиться. А я прямиком из Гонолулу попал в русскую зиму.

Йенсен и Аллен остались одни.

— Мистер Йенсен, — сказал Аллен. — Не прошло и трех часов, как мы встретились, а кажется, знакомы давно.

— Так оно и есть. Доктор Эверсол рассказал мне о вас, когда пароход находился во Франции. Уже тогда я думал, чем смогу быть полезен.

— Мне нужен катер.

— Хотите скорее добраться до Койвисто?

— Нет, в другое место.

— Где это?

— Милях в пятнадцати от Турку.

— И уже сегодня?

— Да.

— Какие у вас еще заботы?

— Не забота, а долг.

Аллен рассказал о Марии. О ее смерти и гибели ее родителей в Ботническом заливе.

— Перевернулся паром. Это случилось на пути из Турку в Стокгольм. Я обещал Марии, что мы бросим цветы на месте трагедии вместе с ней. А сейчас собираюсь туда отправиться с Александрой, ее сестрой.

— Я вас понимаю, — негромко сказал Йенсен. — Мне тоже довелось участвовать в подобной печальной церемонии. Голландское пассажирское судно попало на минное поле.

Йенсен ослабил галстук и замолчал, о чем-то размышляя.

— Вы поставили передо мной нелегкую задачу. Но, думаю, выход есть. Надеюсь, нам помогут пограничники, которые патрулируют побережье.

Йенсен снова отлучился, чтобы позвонить.

— Дело сделано, — заявил он, вернувшись. — Но я буду вас сопровождать. Таково условие военных.

— Я этому только рад, — сказал Аллен.

Катер стоял у борта «Йоми Мару» в ожидании пассажиров.

Александра растерялась и не знала, радоваться ей или плакать.

— Могу я взять с собой Ксению Амелину?

— Хорошо.

— А миссис Кемпбелл? Они дружили с Марией.

— Думаю, миссис Кемпбелл согласится…

— А Чичигову, нашу воспитательницу? Моей сестре она была как мама…

— Сможет ли мадам Чичигова выдержать путешествие на катере? Ей немало лет.

— Сможет, сможет! Она даже шторма не боится.

— Сколько же нас будет? Нужно спросить разрешения у капитана катера.

Молодого офицера смутило присутствие сразу четырех женщин. Он сказал, что на его корабль женская нога ступала лишь однажды. Да и то это была старшая сестра, разбившая бутылку шампанского при спуске судна со стапеля.

Офицер поднялся в рубку, оставив пассажиров в уютном кубрике сидящими вокруг овального стола. Легко было подумать, что они отправляются на морскую прогулку, если бы не стоящий в углу венок и корзина с цветами.

— Я знаю, есть русский обычай, — прервал молчание Йенсен, — поминать тех, кто ушел от нас навсегда, стопкой водки.

Он достал из сумки бутылку, бутерброды и бумажные стаканчики.

Откупорив бутылку, Йенсен налил водки себе и Аллену.

— Налейте и мне, — твердо сказала миссис Кемпбелл.

— Простите, боялся вас обидеть.

— Я прожила в России две зимы. Первую — возле Байкала, а затем во Владивостоке. Там водкой отмечают и рождение, и смерть.

— Кто бы подумал, что у такой очаровательной леди подобный опыт!

— Найдется ли и для меня стаканчик? — робко спросила Чичигова. — Всего глоточек. Я не пью. Но тоже хочу отдать должное старой русской традиции. А девочкам мы нальем минеральную воду…

…Йенсен предложил Аллену выйти на палубу. Море было тихим и покорным, нисколько не сопротивляясь движению маленького судна.

К ним подошел капитан катера.

— Через полчаса будем на месте, — коротко сказал он.

Все собрались у левого борта.

Катер заглушил двигатель.

Матрос приспустил кормовой флаг.

Чичигова перекрестилась.

Офицер отдал честь.

Аллен и Йенсен сняли шляпы и склонили головы.

Миссис Кемпбелл закрыла глаза. Губы ее что-то шептали.

Девочки, Александра и Ксения, подняли венок и опустили в море.

Каждый взял из корзины несколько роз и бросил за борт. И каждый всматривался в пучину, думая о людях, которых она поглотила десять лет назад.

Вдруг случилось неожиданное. Розы стали двигаться, сближаться и, соединившись, образовали сердце. Большое, яркое, пульсирующее вместе с морем.

Серый день сменился еще более серыми сумерками. Начальник колонии и капитан Хопкинс обсуждают планы на завтрашний день.