Поэтому трудно упрекать внезапно назначенного премьером Примакова в том, что вновь предлагается принимать нереальный бюджет. А кем был подготовлен реальный? Вот через год ответственность за нереальность бюджета будет лежать уже на нынешних руководителях правительства.

Я убежден, что рано или поздно в России начнется строительство сильного государства. И создание либеральной экономики с жесткой денежной политикой и сбалансированным бюджетом. Для экономических улучшений есть как минимум одна важная предпосылка: новое поколение экономистов гораздо образованнее авторов экономических программ 80-х.

Я, правда, боюсь, что опоздаем. И лидеров будет уже не догнать. Тем более что в “русское чудо” никто больше не поверит. И золотого дождя западных денег больше не будет. И результаты реформ проявятся не через год – через десятилетия. Десятилетия тяжелой работы.

Напомню, кстати, что в начале нынешнего столетия Бразилия и Аргентина по уровню экономического развития находились рядом с Италией. Потеряли три четверти века. Начали радикальные реформы. Но в великие державы, кажется, уже не пробиться.

Впрочем, не обязательно быть великой державой. Можно и не быть. И не умирать с голоду, устраивать карнавалы, играть в футбол. Правда, тогда придется смириться с тем, что большая часть населения живет бедно по меркам развитых стран. Что не будет лидерства в науке и технологиях. Невозможно претендовать на особую роль в мировых делах. И нет великой культуры – она не рождается в захолустье (разве что случайно появится какой-то писатель, да и тот уедет в Париж).

Я же, ввиду воспитания, хотел бы видеть Россию великой. И боюсь, что, если сильное государство и свободная экономика не появятся у нас уже в ближайшие годы, пока живы еще остатки былого величия, не до конца растрачен научно-технический потенциал и не прошла новая (на сей раз фатальная) волна эмиграции, – уже не успеть. И тогда, перефразируя Евгения Замятина, можно будет смело сказать, что у Великой России одно будущее – ее прошлое.

Петр Авен

Газета “Коммерсантъ”, № 34 от 29.02.2000

В России – очередная эпоха надежд. Новое тысячелетие, новый президент. В любой стране совпадение подобных событий стимулирует веру в лучшее. Но в России особая, экзальтированная вера в чудо. Владимир Путин – новое русское чудо, концентрация завышенных ожиданий и многолетних несбывающихся надежд. Отсюда и фантастический рейтинг.

Правда, чем больше надежд сегодня, тем глубже разочарование завтра. Как маятник. И чем популярнее обещающий чудо лидер, тем более он ненавидим тогда, когда чудо не состоялось. Не только потому, что обманул, но и потому, что народу стыдно становится своей наивной веры.

Это произошло с Горбачевым. Это произошло с Ельциным. Это, увы, скорее всего, случится и с Путиным.

Хотелось бы ошибиться. Для этого, впрочем, должен быть осознан и решен ряд коренных вопросов общественного бытия.

Вопрос первый: о морали

В течение почти двух тысячелетий на Западе существует институт, основная цель которого – формирование твердых принципов общественной морали. Этот институт – Христианская церковь. Особенно явно воспитательная роль Церкви проявилась в восемь или десять веков, предшествующих Возрождению, но и сейчас огромное значение религии и Церкви для поддержания нравственных устоев западной цивилизации несомненно.

В России (принято считать, что особенно со времен Петра I) Православная церковь общественной совестью и нравственным ментором общества не являлась. Общество же нуждалось в таком менторе. Им стала русская интеллигенция.

Именно отсутствие высокого авторитета Церкви породило интеллигенцию как истинно русский феномен. Светские писатели, поэты и мыслители заместили в душе русского человека христианских проповедников и святых. Увы, сформулировать ясные принципы морали и “вбить” их в сознание общества интеллигенции оказалось не под силу.

Достоевский (особенно в “Бесах”) пытался разъяснить абсолютный приоритет нравственных ценностей над внешними формами организации общественной жизни. Об этом и “Вехи”. Подобная точка зрения услышана не была или, во всяком случае, не стала символом веры. В этом, по моему глубокому убеждению, главная причина российских бед. В частности, неэффективности российской экономики.

Банально, но факт: нормы общественной морали трансформируются в правила делового поведения. Последние же непосредственно влияют на издержки бизнеса. Без высокого уровня деловой морали невозможно взаимное доверие партнеров, построение стабильных долгосрочных отношений. Напротив, резко растут так называемые трансакционные издержки, то есть затраты на проверку информации, на безопасность, на обеспечение выполнения контрактов (неважно, заключены они легально или “по понятиям”) и т. д.

О каком взаимном доверии может идти речь, если в нашем деловом сообществе не слишком зазорным считается лгать или, во всяком случае, предоставлять заведомо неверные сведения о своем бизнесе. К искажению информации все относятся абсолютно спокойно. Выходит очередной банковский рейтинг, и в банках начинают увлеченно прикидывать, кто и насколько приукрасил баланс. А потом “неожиданные” (для публики) банкротства, очереди вкладчиков и т. п. Переход на международную систему учета и отчетности, развитие аудита, безусловно, необходимы. Однако если предоставление правдивой информации не станет нормой деловой морали, врать будут всегда.

У нас не считается абсолютно необходимым выполнение взятых на себя обязательств. Более того, откровенный обман (кредиторов, поставщиков, мелких акционеров) стал нормой жизни; умением безнаказанно “кинуть” гордятся и бравируют. Показательна в этой связи вялая реакция Центрального банка на откровенное воровство активов в десятках коммерческих банков после кризиса 17 августа. Если в глубине души руководство ЦБ не видит в выводе активов преступления (тем более что вкладчики – это нечто эфемерное, а банкиры сидят в приемной), то и серьезного наказания трудно ожидать. Можно ли тогда надеяться на доверие к отечественной банковской системе, особенно не со стороны российских граждан (по привычке быстро смирившихся с потерей вкладов), а со стороны Запада, где подобный вывод активов абсолютно невозможен. Вот и закрыты все лимиты на наши банки, и нет притока дешевых ресурсов.

Правда, принято считать, что можно кидать “чужих”, а “своих” – нельзя. Поэтому такое дикое для иностранца значение приобретают “личные отношения”. Неформальное общение в бане или распитая совместно бутылка становятся залогом выполнения контракта или даже заменяют его. А так как граница, отделяющая “своего” от “чужого”, у каждого своя, а легального контракта нет, то после срыва договоренностей начинается пальба, освященная необходимостью возмездия за попранную дружбу.

Одним развитием законодательства, обеспечивающего выполнение контрактных обязательств, проблемы не решить. Законы работают тогда, когда они кодифицируют нормы, уже укоренившиеся достаточно глубоко в общественном сознании. Если же судья сам не уверен в необходимости должнику возвращать долги, а судебный пристав сомневается в правах собственника управлять купленным заводом, то надеяться на законодательство преждевременно. Умиляет поэтому настойчивость МВФ, постоянно увязывающего выделение очередного транша с принятием тех или иных законов. У нас, скажем, имеется вполне продвинутое законодательство по иностранным инвестициям. Но иностранный инвестор всегда “чужой”. А посему нигде иностранцев не обманывали так последовательно и нагло, как в России (а вложено в российскую экономику в расчете на душу населения в 7 раз меньше средств, чем в экономику Польши, в 16 раз – Чехии и в 20 (!) – Венгрии).