Почувствовав мое удивление, Черных пояснил:

– Понимаешь, Юра, я получил приказ генерал-лейтенанта Болдина – любыми средствами обеспечить прикрытие с воздуха колонны Черкасова. Сейчас в дивизии и двух эскадрилий истребителей не наберется, и все они в бою. Пришлось тряхнуть стариной и самому вылетать на твои поиски. Примерное время, когда вы должны проследовать по шоссе, я знал, и что в колонне будет два броневика, грузовик и легковая машина, тоже был проинформирован. Задание не предполагало отвлечение сил на другие колонны: истребителей больше нет, и приказ был однозначен – обеспечить воздушное прикрытие только этой колонны, состоящей из четырех единиц техники. А тут по дороге двигается довольно большая по нынешним временам колонна и нагло так ползет, танками пробивая себе путь. Тут-то я и вспомнил про тебя – только психи в такое время могут двигаться по центральной трассе Белостокского выступа. Ну, или люди из 7-й ПТАБР, которым все нипочем, и они играючи надрали жопу 2-й танковой группе вермахта. Что им люфтваффе – они одними плевками отгонят целый бомбардировочный полк. Ха-ха-ха!..

Я охотно поддержал смех генерала, и тут же услышал хихиканье Шерхана, раздавшееся за моей спиной, – непривычно интеллигентное и тихое такое хихиканье, а не его обычное, фирменное, так сказать, ржание Асаенова. Уважал старший сержант генерала, ничего не скажешь, и при нем вел себя тихо, как пай-мальчик. Петрович, услышав этот раболепный смешок, глянул, кто стоит за моей спиной, улыбнулся своим мыслям и уже привычным, командирским тоном рявкнул:

– А ты что, старший сержант, стоишь столбом – не видишь разве, что генерал парашют собирает и ему помочь нужно?

Шерхан с готовностью выскочил из-за моей спины и суетливо стал собирать расстилающийся по стерне парашют. А Черных легонько подтолкнул меня к грузовику, как бы намекая – хватит тут лясы точить, нужно делом заняться, – что сразу и подтвердил словами:

– Давай, Юра, быстрее в дивизию, там тебя Болдин заждался. Да и из Москвы постоянно радируют – когда к ним отправим самолет с пленными фашистами. Важный ты теперь стал человек, вон, даже генерала отправляют, чтобы обеспечить тебе беспрепятственный проезд.

Черных опять хохотнул и продолжил, высказав, по-видимому, давно терзавшую его мысль:

– Знаешь, я до последнего момента сомневался, что твои машины находятся в этой колонне. Ведь я же в курсе, что подразделения бригады стягиваются к Слониму, и такое количество народа не может быть с тобой, но слава богу, я тебя хорошо знаю – Черкасов из-под земли раздобудет людей и технику, чтобы помочь своим людям, зубами вцепившимися в берега реки Нарев. Им там сейчас действительно тяжело – фронт на юго-западном направлении, считай, рухнул; немцев сдерживают, пожалуй, только узлы обороны, занятые подразделениями 7-й ПТАБР. Я же – летун, и обстановку на фронте знаю хорошо. Все держится на волоске. В укрепрайонах только отдельные доты еще сопротивляются и сдерживают напор немцев. Сверху хорошо видно, какие громадные потери несут немецкие части в районе Семятичи, недалеко от моста через реку Буг. Ну и твои орлы у переправ через реку Нарев постарались – знатно покрошили фашистов. Особенно сверху впечатляет поле боя у Сурожа. Так что если бы не эти очаги сопротивления, уже сегодня наступил бы полный коллапс.

Остановившись у кабины «хеншеля», Черных перешел на полушепот, наклонился ко мне и произнес:

– Знаешь, Юр, на что все это больше всего похоже? На хорошо спланированное предательство высшего командования. Представляешь, когда я оборудовал два запасных полевых аэродрома, меня чуть под трибунал не отдали. Если бы не война, точно бы с командования дивизией сняли. А сколько раз я докладывал, что на немецких аэродромах, расположенных рядом с границей, количество самолетов увеличилось на порядок – на них только взлетные полосы и рулежные дорожки свободны, а остальная территория забита самолетами. И опять только один лай из Минска и приказ – ни в коем случае не перелетать границу и не делать аэросъемок. Как я узнал после начала войны, штаб фронта днем двадцать второго июня получил Директиву № 3 из Москвы, которая предписывала нанести механизированными силами концентрированные удары по противнику на сопредельной территории и овладеть городами Сокулки и Люблин. И как же Павлов и его штаб начали выполнять эту Директиву? Да они ее только полностью исказили и сделали совершенно невыполнимой. Во-первых, наспех сформированную КМГ бросали в бой разрозненно и без единого командования – Болдин, номинальный командир КМГ, все это время просидел в штабе 10-й армии и в части подведомственной ему группы ни разу не выезжал. Во-вторых, самый мощный 6-й мехкорпус, включенный в эту группу, сначала погоняли по Белостокскому выступу в поисках мифической немецкой танковой дивизии, а когда его танки израсходовали моторесурс, а многие вообще застряли в болотах, пришло время отправлять его под Гродно. Тоже, знаешь, не близко, да еще по этим хреновым дорогам, забитым разбомбленной техникой. А я несколько раз докладывал в штаб 10-й армии, что с воздуха не видно никаких прорвавшихся немецких танковых дивизий, и за это получил очередной втык от Голубева. И в-третьих, в Директиве ясно указано, что удар нужно наносить по территории Польши, в основание немецкого клина. То есть прорываться к Сокулкам, а не лезть под удар самых боеспособных немецких дивизий Третьей танковой группы Гота, которые нацелены на Гродно. И дураку ведь ясно, что если мы перережем единственную железную дорогу, по которой снабжается 3-я танковая группа, то Готу крышка. Он в том болотисто-медвежьем углу без этой самой железной дороги даже банку тушенки для себя не протащит, не говоря уже о том, чтобы обеспечить группу топливом и боеприпасами.

Петрович смолк и внимательно на меня посмотрел – хотел для себя уяснить, как я воспринимаю его информацию. А я был весь во внимании и со многими его словами был полностью согласен, и даже прихлопнул дверь грузовика, которую предупредительно приоткрыл Синицын, чтобы командиры, не утруждая себя, могли забраться в кабину. Не нужно, чтобы слова генерала достигли ушей красноармейца. То ли дело Шерхан, он почувствовал, что командиры ведут важный разговор, и молча, не подходя к нам, забросил в кузов парашют и забрался туда сам. Черных тем временем, прозондировав выражение моего лица, удовлетворенно хмыкнул и продолжил:

– Знаешь, Юр, крепость Осовец еще держится, и можно было бы под ее прикрытием, спокойно, без боев, добраться до Августина, а оттуда до Сокулок, двадцать шесть километров по дороге. Но даже если ее плотно перекроют немцы, можно двигаться другим путем – от границы до железной дороги на Сокулки по межозерному дефиле – всего-то двадцать километров. А если перерезать железную дорогу, то удерживать ее за собой в той местности можно и малыми силами. Один из твоих полков мог бы поставить на колени всю Третью танковую группу немцев. Но все эти планы какой-то группе наших генералов очень не нравятся. Полное впечатление, что вымотанные бессмысленными маршами соединения специально подставляют под удары самых боеспособных частей вермахта. Твоей бригаде повезло, что она является резервом Главного командования и подчиняется практически только приказам из Москвы. Если бы не это, то хрен бы вам дали возможность устроить баню 2-й танковой группе немцев: сидели бы сейчас в своем Михалово и утирали кровавые слезы. А сейчас, конечно, все хотят примазаться к твоей победе – что именно их распоряжения ты выполнял. Вон, в штабе Голубева сразу связь наладилась, как только твой Пителин разослал радиограммы в Москву и Минск «о грандиозных успехах, достигнутых бригадой». Сразу связались со мной с приказом провести аэрофотосъемку последствий ваших засад у Ружан и Ивацевичей. Почему-то у этих штабных крыс раньше не возникала мысль использовать авиацию в поисках следов якобы прорвавшейся в тылы армии целой немецкой танковой дивизии. Даже в этой ситуации они бы замылили все полученные данные, но поступил грозный приказ – немедленно самолетом отправить полученные фотографии и саму фотопленку в Москву. Я, естественно, сразу же отправил в Москву СБ с дополнительными навесными топливными баками, который без дозаправки способен достичь столицы.