– Товарищ подполковник, а ваша порция еще горячая в термосе дожидается, там и товарищу лейтенанту хватит. Сейчас красноармеец Синицын достанет из кабины чистые котелки, и можно приступать к обеду.

Он только глянул на Синицына, а тот уже метнутся к кабине. Я смолчал, лейтенант Быков попытался было отказаться, ссылаясь на нехватку времени и то, что нужно спешить выполнять боевую задачу. Но старший сержант – калач тертый, и в эту тираду умело ввернул свое:

– Война войной, а питаться нужно, а то всю дорогу будем думать, где бы урвать хоть какую-нибудь крошку, а не о том, как лучше накостылять фашистам. Вон, немцы – вояки грамотные и злые, а обедают всегда по расписанию, поэтому, может, все и успевают, да и откровенных ляпов не делают. К тому же, товарищ лейтенант, ваши танкисты тоже сейчас обедают, не стоит лишать их такой вкуснотищи, как горячий борщ, тем более перед предстоящими тяжелыми боями. Неизвестно, когда еще придется. А поварихи, надо сказать, здесь замечательные. Товарищ лейтенант госбезопасности такие кадры привлек, даже нэпманы такого борща наверняка не пробовали.

Говоря все это, Шерхан внимательно поглядывал на меня – ждал, какая будет реакция. У меня первоначальное желание было такое же, как у танкиста – гнать быстрее вперед, чтобы выручать своих братьев. Однако монолог хитреца попал на очень благодатную почву – голодный желудок горячо поддерживал слова Наиля, а обоняние жадно впитывало аромат, исходивший из котелка старшего сержанта. Потом и рассудок сдался, ведь несколько минут задержки для поддержания физической формы в дальнейшем могли спасти ситуацию. Одно дело идти в бой сытым и отдохнувшим, и совсем другое – изможденным и голодным. Первое предполагает психологию победителя, второе тоже допустимо, только уже когда кидаешься в последний бой, когда уже на все наплевать, лишь бы остановить врага. А немец – это не тот противник, которого можно взять одним отчаянным, на пределе физических сил, наскоком. Борьба нам предстояла долгая и тяжелая.

Все эти мысли за долю секунды пронеслись в голове, и я одобрительно кивнул Шерхану. А тот, увидев такую реакцию, соловьем запел, описывая качество борща и крепчайшего чая с выпечкой, которые приготовили работники бединского пищеблока. Под эти возбуждающие аппетит слова мы с лейтенантом Быковым взяли уже наполненные котелки, которые протянул нам красноармеец Синицын, и примостились на то же бревнышко, где до этого сидел старший сержант. Сам Шерхан, чтобы не мешать командирам, отошел к бойцам охраны и продолжил обед. Наступила тишина, прерываемая только дробью ложек о металл котелков.

В недолгие десять минут блаженный праздник желудков окончился, сменившись на бешеную суету: Быков убежал к своим танкистам, конвоиры громкими криками загоняли пленных в кузов «хеншеля», при активном участии Якута и Шерхана, ну а я в очередной раз проводил инструктаж нашего водителя, красноармейца Синицына. Задача у него оставалась прежней – держаться метрах в десяти-пятнадцати от замыкающего танка, а при появлении немецких самолетов, немедленно сворачивать с дороги и загонять грузовик под деревья. Наконец пленные были загружены, Шерхан пристроился рядом со мной в кабине и, как только мы услышали рев танковых дизелей, я дал команду начинать движение.

Первоначально наша колонна была не очень длинной, немногим более ста метров, но, когда мы переехали мост и к нам присоединилась остальная техника, стала напоминать своим видом гигантскую гусеницу, медленно ползущую по асфальтовому шоссе. Скорость движения диктовали танки, прогрызающие путь сквозь месиво частично сгоревшей, а в основном брошенной военной и гражданской техники. Иногда я встречал взгляды выживших в этом аду и не убежавших подальше в леса людей. Их понурые фигуры изредка возникали недалеко от обочин, в перелесках, протянувшихся вдоль шоссе. В глазах некоторых вспыхивала надежда, когда они смотрели на нашу колонну, но в основном – полное равнодушие и обреченность. Люди уже ни во что не верили, по всему было видно, что они полны боли и жалости к нам, которых гонят, по их мнению, на верную смерть. Наверняка все эти люди думали, что на фронт выдвигается свежая воинская часть из резерва, бойцов которой накачали политическими лозунгами и бросили затыкать дыру в обороне, и что вряд ли эта колонна доберется до фронта – раздолбят ее немцы с воздуха еще в пути, а выжившие красноармейцы пополнят неуправляемое стадо беженцев. Знали бы они, какие люди сейчас идут в этой колонне к фронту! Среди них нет ни одного политработника, и средних командиров всего два, а командует всем этим воинством бывший служака Гушосдора.

Казалось бы, смешно, и кажется, что при первом же столкновении с противником эта, так сказать, сборная солянка неминуемо разбежится. Но это далеко не так – были бы у этих ребят такие слабые душонки, давно бы уже все разбежались, возможностей для этого было масса. У раненых военнослужащих люди Бедина даже документы не изымали – думали, что их будут эвакуировать в тыловые госпиталя. Кто же знал, что сложится такая обстановка, и легкораненых придется ставить снова в строй. И они встали, никто не пытался симулировать слабость после полученного совсем недавно ранения. То есть это были добровольцы – обстрелянные, испытавшие все тяготы недавнего разгрома и чудом избежавшие гибели, словом – настоящие воины, которые готовы были умереть, но выполнить поставленные задачи. Я был уверен, что теперь эти люди будут биться до последнего вздоха, и уже никакая паника их не зацепит. Все, отпаниковали свое – теперь это закаленные, стойкие бойцы.

Я не сомневался, что вновь сформированное подразделение сможет достойно вступить в бой с фашистами, но до них нужно было еще добраться, а в этом нам здорово могло помешать люфтваффе. Эти стервятники чуяли, где можно напиться настоящей, здоровой русской крови. Пускай бойцы были проинструктированы в том, как себя вести при команде «воздух», а в колонне двигалась техника, способная вести огонь по самолетам противника, но опасения последствий воздушного налета оставались. Кроме бригадных бронеавтомобилей, доработанных для ведения зенитного огня, в колонне шли два ЗиСа с установленными в кузовах счетверенными пулеметами «максим». Именно на их огонь при отражении воздушного нападения я надеялся больше всего. Пулеметы эти я снял с зенитного прикрытия моста – было понятно, что немцы не собираются его бомбить, хотят захватить мост неповрежденным. Таким образом, мы были далеко не беззащитны перед самолетами люфтваффе, но все же Синицын получил приказ при их появлении сразу сворачивать с дороги и укрываться под деревьями. Уж слишком важный груз мы везли, нельзя было оставаться на дороге, даже плотно прикрытой зенитным огнем.

За изгибом дороги показался ЗиС, он стоял прямо поперек шоссе, из кузова выпрыгнули несколько человек и бросились в сторону обочины. У двоих из них были в руках какие-то пакеты и, судя по всему, достаточно тяжелые. «У, сволочи, мародеры проклятые, – подумал я, – пули на вас не хватает! Польские кровопийцы, живоглоты долбаные!» Наверняка за добычей выползли поляки. А кто же еще? Только местные куркули, которые пользуются нашим тяжелым положением, и грабят беззащитных беженцев. Услышали, гады, звуки подходящей к ним военной техники и бросились в сторону леса. А там у них наверняка подготовлены подводы, чтобы увозить в свои норы награбленный груз.