бандитизма в сельской местности была деятельность коммунистических ячеек, агрессивно взявших на себя функции административной власти, включая репрессивные действия. В первые пореволюционные годы это было общей тенденцией для всей страны. В начале 1924 года секретарь Одесского губкома КП(б)У М. М. Хатаевич отметил, что среди членов партии (а также самих крестьян) существует убеждение: достаточно быть всего лишь членом партячейки, чтобы проводить реквизиции, конфискации и аресты без какого-либо разрешения соответствующих властей. «Вообще трудно сказать, – добавлял Хатаевич, – где кончается партячейка и начинается трибунал, ОГПУ, милиция или земская комиссия»[2940]. Стихийный красный бандитизм, то и дело пересекавшийся с государственным террором, проявлялся долго, оставаясь значимым элементом общественно-политической жизни сибирской и дальневосточной провинции.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Феномен партизанщины стал существенным элементом российской истории, проявившись в эпохи Гражданской и Второй мировой войн, а также имея место во многих странах в последние десятилетия – обычно в качестве криминально-сепаратистских движений с религиозной окраской. Особенно заметна была партизанщина в период противостояния 1917–1922 годов, когда в условиях резкого ослабления государственных скреп российская жизнь находилась под господством полуанархических диктатур. Наличие сразу нескольких экстремистских партий с лозунгами «цель оправдывает средства» сделало опору на криминальные способы решения общественно-политических проблем привычной практикой. Миллионы прошедших через войну, потерявших материальные и духовные основы маргинализированных лиц воспринимали проявления уголовщины как вариант нормы.

Как для Советской России, довольно продолжительное время состоявшей из фактически самоуправляющихся территорий, так и для белых правительств была характерна слабость власти, судорожно пытавшейся решать свои проблемы путем насилия и наталкивавшейся на столь же насильственное ответное сопротивление со стороны значительной части общества, глубоко травмированного внезапной дозволенностью прежде табуированных действий.

Целью этой книги было дать читателю новую информацию о феномене красной партизанщины, помочь оценить ее наиболее значимые негативные последствия для населения и экономики восточных регионов России. Окраины страны периода Гражданской войны в еще большей степени, нежели вся Россия, были территорией анархического хаоса и террора на классовой основе. Слабость управления и многочисленные эпизоды безвластия давали убийственные плоды, особенно на территориях, удаленных от центров. В течение ряда лет царило насилие, репрессивная инициатива верхов подхватывалась активной, нередко люмпенизированной, частью населения, что создавало атмосферу террора и разгула уголовщины. В действиях партизанщины, атаковавшей белую государственность, можно видеть системные и крайние проявления советчины вообще: стремительный вооруженный прорыв во власть, реквизиции, конфискации и грабежи как способ существования, свирепые бессудные расправы, неразборчивая месть и социальные чистки. Значительная часть партизанских лидеров были криминальными личностями, остальные же потворствовали насилию над всеми, кого считали врагами.

Краснопартизанское движение, будучи частью крестьянской квазивойны 1917–1922 годов, оказало глубокое деструктивное воздействие на демографию, хозяйственно-политическую и общественную жизнь огромного восточного региона России. Растянувшаяся на годы полоса массовых убийств, насилия, грабежей, погромов, вандализма значительно способствовала моральному упадку, алкоголизации и криминализации больших масс населения, демонстрировавших весь спектр вариантов девиантного поведения. Даже те, кто рассматривает боевую деятельность партизан против интервентов, белых частей и дружин самоохраны как справедливую, закономерную и освободительную, должны столкнуться с проблемой оценки тех проступков, которые в любом законодательстве считаются преступлениями. Это убийства, истязания, грабежи, погромы, изнасилования, расправы над пленными, уничтожение материальных и духовных ценностей, вандализм, надругательство над трупами, глумление над чувствами верующих и пр.

По моему убеждению, можно и нужно оспаривать корректность устоявшейся терминологии вроде «партизаны освободили такую-то территорию» или «освобождение региона от белогвардейцев». Да и сам период «освободительного движения», возглавляемого людьми, для которых процесс освобождения был куда важнее собственно свободы, в свете известных фактов вряд ли правомерно именовать освободительным. Для его определения больше подошел бы не столь идеологизированный термин – наподобие «антимонархического».

Мировая война, революционные перевороты и Гражданская война подвергли население массовой маргинализации. Маргинал в силу своего неопределенного положения отличается повышенной возбудимостью, внушаемостью и тревожностью, легко переходит от раздражительности к агрессии, склонен к деструктивности и десоциализации; при этом он часто находится в состоянии алкогольного опьянения. Фронтовики и дезертиры, подпольщики и партизаны, авантюристы и уголовники были самой активной и агрессивной частью населения, которая успешно навязывала другим стандарты своего поведения, особенно же убежденность в эффективности и целесообразности насилия.

Многие выходцы из советских, в том числе силовых, структур, лишившись летом 1918 года своего положения и оказавшись в подполье, приняли активное участие в партизанском движении, искусно соединяя нараставшее стихийное возмущение крестьян политикой белых и классовую демагогию левоэкстремистских партий, прекрасно работавшую в расколотом смутой обществе. Мотивы мести, возвращения прежних властных и социальных позиций, идеологическая зашоренность, обилие криминальных элементов и потакание им – все это вело к крайне жестокому поведению тех красных лидеров, что приходили к руководству повстанческими отрядами.

В годы Гражданской войны для Казахстана, Сибири, Дальнего Востока (как и для некоторых других регионов, например Украины) было характерно наличие огромного количества повстанческих отрядов, идеологические различия между которыми нивелировались способом существования – грабежом тех, кто не мог себя защитить, и массовым террором против сторонников белых, реальных и предполагаемых. Украинские националистически настроенные повстанцы, уничтожая власть и оккупантов-немцев, и белых, и красных, часто сосредоточивались на еврейских погромах; сибирские и дальневосточные партизаны, вне зависимости от окраски (большевистская ли она, анархическая или эсеровская), на подконтрольных территориях вырезали представителей белой власти и всех сочувствовавших Колчаку, охотно громили селения «инородцев» и не чуждались антисемитизма. Крупные антиправительственные восстания в белом тылу приводили к гибели сотен, а иногда и тысяч тех, кого повстанцы считали своими врагами, включая односельчан.

Анархические партизанские шайки и крупные отряды контролировали в 1919 – начале 1920‐х годов огромные территории Сибири и Дальнего Востока. Это было время полевых командиров, опьяненных чувством превосходства вооруженного человека над безоружным. Революционное неистовство маргинализированной толпы сочеталось с разжиганием в ней классовой ненависти усилиями эсеро-большевистских и анархических элементов. Погромная по сути агитация и заверения, что будущая жизнь станет идеальным крестьянским миром без налогов и повинностей, а трофеи – гарантией укрепления хозяйства, толкали многих крестьян на войну со всеми, кто выглядел противником или даже просто хотел остаться в стороне.

Традиционная ненависть к городу как средоточию властных функций государства, стремление к необузданной мести и грабительскому разгулу, пьяный садизм то и дело приводили к радикальным попыткам физической ликвидации городских и сельских «буржуев». Партизанам в годы Гражданской войны часто доводилось захватывать крупные города и селения, что вело порой к вспышкам чисто средневекового насилия. Стихийные кровавые чистки в сельской местности целого ряда уездов, предпринимавшиеся партизанскими по составу комячейками, взявшими на себя функции местной власти, были характерны и для продолжительного периода уже после поражения белых, что вносит уточнения в историю красного террора. Военным и