Чехи выпустили на лед комбинированное звено с лучшими нападающими — Глинкой и Мартинецом. Остальные его партнеры встали у бортика на скамейке запасных и замерли на своих местах, следя за игрой стоя. На трибунах сразу нескольким болельщикам стало плохо. К ним бросились врачи, с помощью ватки с нашатырем привели их в чувство. Затем вывели под руки с арены. Один из уводимых внезапно вырвался из рук врачей и вернулся под своды Дворца, чтобы собственными глазами увидеть то, чем же закончится этот поистине шекспировский поединок.

Хозяевам поля надо было перевести шайбу в зону соперника и прижать ее к борту. Тогда можно было бы заменить вратаря шестым полевым игроком. Но это понимали и советские хоккеисты, которые не собирались в эти секунды сбавлять темп и позволить сопернику получить численное преимущество. У сборной СССР на льду играло третье звено — из братьев Голиковых, Лебедева и Васильева с Первухиным. В один из моментов Холечек отбил дальний бросок, но затем неловко распорядился шайбой и она едва не попала на клюшку подлетевшего на «пятачок» Александра Голикова. Только чудо спасло чехов от неминуемого гола, который мог поставить окончательную точку в этом поединке. Но шайба пролетела выше ворот.

— Подумай о том, что, взорвав эту бомбу, ты убьешь не только советских болельщиков — погибнут десятки твоих соотечественников, — пытался воззвать к совести Прохазки полковник Гавлик.

Вместе с подбежавшими к месту происшествия своими коллегами и милиционерами, он стоял в десяти шагах от террориста и смотрел ему в глаза. А загнанный в угол Прохазка слушал не столько полковника, сколько те звуки, которые доносились с ледовой арены. Если бы она содрогнулась от мощного шума ликования, это означало, что сборной Чехословакии удалось-таки забить решающую шайбу и надобность во взрыве отпала. Но этих криков слышно не было, поэтому Прохазка продолжал держать палец на тумблере и ждал, когда прозвучит финальная сирена. Она означала бы смерть для десятков ни в чем не повинных людей, большую часть которых составляли советские болельщики.

Тем временем Ковалевский остановил на улице поливочную машину, которая выехала из-за угла Дворца спорта. Вскочив на ее подножку, он открыл дверцу и крикнул водителю:

— Быстро вылезай из машины, я — советский дипломат!

Видимо, лицо Ковалевского выражало такую гамму чувств, что водитель, средних лет мужчина, немедленно повиновался этому приказу. Заняв его место, Ковалевский завел мотор и рванул на машине подальше от Дворца спорта. Он выехал на улицу Велетржни и направил машину к набережной Влтавы. Он гнал на предельной скорости, поэтому достаточно быстро преодолел те несколько сот метров, которые отделяли его от реки.

Между тем до конца матча оставалось все меньше времени. Драгоценные секунды таяли, а возможности произвести замену у чехословацкой сборной никак не появлялось. Советские хоккеисты действовали настолько грамотно, что не позволяли сопернику войти и закрепиться в своей зоне. Третьяк, который редко когда смотрел на табло во время игры, на этот раз нарушил это правило. Продержаться надо было пятнадцать секунд. По меркам обычного мирного времени это ерунда. По меркам хоккейного противостояния — целая вечность.

— Не делай глупостей, Прохазка! — продолжал свою речь Гавлик и сделал полшага вперед.

Террорист тут же отреагировал на это движение:

— Еще один шаг — и я переключу тумблер. Стойте на том, месте, где вы стоите. И перестаньте меня агитировать — я уже все для себя решил. Этот взрыв будет означать, что сегодня победили вовсе не русские. Победила свобода, ради которой погиб мой дядя, погибли тысячи других чехословаков, кому ненавистна коммунистическая диктатура.

— Ты сумасшедший, Прохазка. Подумай о своих родных, об их дальнейшей судьбе, — попытался привести последний аргумент полковник.

— Мне плевать на всех. Ради торжества нашей идеи приходится идти на любые жертвы.

Судья на льду вбрасывает шайбу. Игра возобновляется с новой силой. На льду теперь первое советское звено, харламовское, и третье чехословацкое — с братьями Штястны и Черником. Чехи контролируют шайбу и выбирают момент для броска. Шайба летит в сторону наших ворот, ее подхватывает наш защитник и пытается выбросить из зоны. Но чехи перехватывают ее, чтобы начать новую атаку. На пути у них встают советские хоккеисты, которым удается выбросить шайбу из своей зоны. А с трибун, с советских секторов, уже доносится отсчет победных секунд, который перебивается яростным свистом чехословацких болельщиков: пять, четыре, три, две, одна — все-е-е! Мощный вой сирены возвещает о конце матча. Последним, кто в сборной СССР коснулся шайбы перед сиреной, был Михайлов, успевший даже бросить ее в сторону чехословацких ворот.

— Все — время вышло, — услышав сигнал сирены, произнес Прохазка.

И в следующую секунду переключил тумблер. Но… взрыва не последовало. Зато из раскрытых настежь дверей, ведущих к ледовой арене, доносились другие звуки — это были громкие возгласы советских болельщиков «Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!» Непонимая, в чем дело, Прохазка стал лихорадочно щелкать тумблером туда-обратно, туда-обратно, но эффект получался тот же — взрыва не было, а крики «Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!», наоборот, только нарастали.

Первым сорвался со своего места Гавлик. Он подскочил к Прохазке и ударом кулака сбил его с ног. И тут же на горе-террориста со всех сторон навалились милиционеры и сотрудники КНБ. А он катался по полу, вырывался из цепких рук и орал во все горло благим матом.

В эти самые секунды Ковалевский, промокший буквально до нитки, сидел на набережной Влтавы, прислонившись спиной к перилам, ограждающим тротуар от реки. Минуту назад дипломат выбросил бомбу во Влтаву и взрыв, произошедший на дне, поднял в воздух тонны воды, которые окатили набережную, но никого не убили.

Франек, Ваха и Вилк обступили со всех сторон рыдающего Хорака и пытались его успокоить. Но все было напрасно — мальчик рыдал так безутешно, что у Франека от этого зрелища тоже навернулись на глазах слезы. Но если его друг плакал от бессильной злобы на победителей, то Франек, наоборот, от того, что эта прекрасная и сильная команда из далекого Советского Союза показала такой красивый хоккей, что память о нем теперь никогда не сотрется из его детской памяти.

А на ледовой арене сборная СССР праздновала заслуженную победу. Советские хоккеисты перемахнули через бортик и помчались к своему вратарю — Владиславу Третьяку. А тот со всей силы ударил своей клюшкой о лед, разбив ее вдребезги. После чего тут же попал в объятия своих товарищей. И началось массовое ликование, на которое с грустью взирали чехословацкие хоккеисты и многотысячная публика Дворца спорта. И только в советских секторах царила радость — смех, поцелуи, братание. Евгений Леонов плакал от счастья, попав в объятия какой-то болельщицы. А Вячеслав Тихонов обнимался со своим соседом — работником советского Госкино.

Не в силах смотреть на то, как ликуют на трибунах советские зрители, а на льду хоккеисты сборной СССР, Сленарж обратился к Красовскому: