упорядоченного полицейского государства» побуждала Петра и его окружение к оценке ресурсов государства; при Петре и его преемниках начались научные экспедиции с целью составления карт и сбора различных образцов, продолжавшиеся в течение всего столетия. Демонстрация одежды, корзин, обрядовых предметов и орудий труда коренных народов империи – примером служат коллекции Петра, до сих пор выставленные в Музее антропологии и этнографии, и его собрание природных редкостей, находящееся в Кунсткамере, – свидетельствовала о том, как далеко простирается власть царя. Сознательно сравнивая свою империю с испанской (в Новом Свете) или голландской (на Тихом океане), негодуя из-за угнетения британцами кельтских народов, русские авторы заявляли, что нехристианские подданные императора не только нуждаются в укреплении нравственности и порядка, которое обеспечит русская цивилизация, но и обладают необходимыми для этого качествами. Важно, что они не клеймили эти народы как «варварские», предлагая цивилизовать их; предлагаемый ими цивилизаторский проект предусматривал повышение культурных стандартов без осуждающих высказываний в адрес какой-либо этнической группы. Даже в XIX веке, когда начали раздаваться националистические высказывания, подразумевавшие превосходство русской нации, в России не возникло «расистского мышления», получившего широкое распространение в Европе того времени. Вульпиус и Давид Схиммельпеннинк ван дер Ойе утверждают, что русские чувствовали себя уязвимыми, когда заводили речь о цивилизации: в конечном счете Россия, по сравнению с европейскими странами, не обладала некоторыми из ее важнейших атрибутов – такими как равенство всех граждан перед законом и политический плюрализм. Поэтому то, в какой степени она цивилизовывала подвластные ей «азиатские» народы, свидетельствовало о ее собственной просвещенности.

Политика в отношении покоренных народов в XVIII веке рассматривалась не как русификация, а как Просвещение с большой буквы «П»: речь скорее шла об интеграции, чем об установлении иерархии. Вульпиус убедительно замечает: «Цивилизующая миссия такого рода, направленная на полную интеграцию новоприсоединенных народов, означала сознательный курс на слияние русского ядра с территорией империи». Подобный подход к имперскому строительству в какой-то мере означал сохранение старой традиции терпимости к различиям; камералистские проекты и даже просвещенческий универсализм породили жестокие кампании по насильственному обращению в православие нехристианских народов, особенно тех, что исповедовали анимизм, – но к концу столетия русское «имперское» мышление стало куда менее дискриминационным, причем данный курс был выбран сознательно.

Об этом говорит вполне ясно поставленная Екатериной II цель – определить сущность империи через, среди прочего, подвластные ей народы. Московские правители считали, что все подчиненные ими народы – свидетельство многоликой Божьей благодати; подобным же образом и Екатерина – только в светской просвещенческой тональности – гордо представляла иностранным гостям своих разнонациональных подданных как культурных, приверженных порядку, «цивилизованных» граждан. Ее многочисленные поездки по стране были призваны решить несколько задач. Физически перемещаясь по империи, она показывала, что считает ее единым образованием, и выполняла ту же патриархальную роль, что некогда московские цари – встречалась с народом, узнавала о его нуждах, посещала церкви и монастыри, раздавала милостыню и милости. Во время путешествий она также собирала важные для нее сведения. Так, например, решая вопросы городского планирования и обеспечения экономического роста, она осмотрела Новоладожский канал (1765), по пути заезжая на фабрики и беседуя с торговцами. Накануне созыва Уложенной комиссии, представлявшей всю империю, Екатерина посетила Казань (1767), где встретилась с монахами, купцами и дворянами, наблюдала за плясками татар, чувашей, мордвинов, черемисов и вотяков, принимала татар, казахов, представителей сибирских народов, беседовала со староверами и мусульманами. В 1780 году она совершила поездку по белорусским землям, приобретенным в ходе первого раздела Речи Посполитой, выслушивая приветствия выстроившихся вдоль дороги крестьян (наскоро собранных по этому случаю) и встречаясь с польскими шляхтичами, евреями, иезуитами и доминиканцами.

В противоположность этому прославленное шестимесячное путешествие на юг (1787), совершенное после блестящих побед над Османской империей и готовившееся четыре года, носило преимущественно показной характер. Целью было продемонстрировать иностранным гостям, а через них – всем, кто определял европейское общественное мнение, могущество империи и царящую в ней гармонию, основанную на различиях. В Смоленске, в Киеве, во время плавания по Днепру на галере – напоминавшего перемещения древнеримских правителей – и в Крыму она присутствовала на театральных представлениях, балах, пирах, дававшихся верными ей дворянами, реконструкциях боев (Потемкин воспроизвел на Днепре Чесменскую битву 1770 года, состоявшуюся при Екатерине, а в Полтаве – Полтавское сражение 1709 года, закончившееся победой Петра), празднествах и приемах, показывая, сколько народов верно несут ей службу. Для московских царей разнообразие вверенной им страны было признаком Божьего благословения, снизошедшего на них, для Екатерины же, в соответствии со светскими установками Просвещения, – способом выставить напоказ свою силу и могущество, а также плоды своего милостивого правления.

Как и Петр I, Екатерина собирала сведения о подвластных ей землях и народах, а также различные предметы, имевшие отношение к ним. Императрица горячо защищала Россию от критики французского ученого Жана Шаппа д’Отроша, называвшего страну унылой и однообразной, расхваливала огромное этническое и природное разнообразие своих обширных владений. В состав этнографических и научных экспедиций, отправляемых Академией наук, входили художники-портретисты, которые возвращались с изображениями представителей коренных народов, их костюмов и сцен повседневной жизни. Иностранные путешественники, очарованные экзотическими народами России, выпускали посвященные им альбомы, которые пользовались огромной популярностью в Европе и в самой России. Жан-Батист Лепренс писал жанровые сцены, часто романтизированные, основываясь на своих впечатлениях от путешествий по Прибалтике, Сибири и европейской части России. Немецкие натуралисты Иоганн Готлиб Георги и Петер Симон Паллас возглавляли экспедиции Академии наук (1768–1774) на Среднюю Волгу, Урал и в Сибирь, собирая образцы флоры и фауны и делая зарисовки этнографического характера (рис. С.1). Результатом экспедиции Палласа в Крым и другие южные земли (1793–1794) стали поразительные изображения представителей местных народов (калмыков, татар, казаков), горные пейзажи, виды городов совершенно неевропейского облика. На основе всех этих сведений Екатерина повелела изготовить серию фарфоровых фигурок, представляющих русские и другие национальные «типы».

Рис. С.1. Зарисовки этнических типов, сделанные академиком Иоганном Готлибом Георги по итогам его путешествия 1770-х годов, вошли в состав одной из многих публикаций, способствовавших усилению интереса к народам империи. Тем не менее, эти работы – такие как это изображение охотника-якута – были стилизованными и часто перерабатывались в последующих изданиях (иллюстрация взята из издания Академии наук 1799 года). Нью-Йоркская публичная библиотека, Отдел общих исследований

Этот сбор информации способствовал формированию представления об империи, согласно которому быть «русским» означало не обладать определенными этническими корнями, а быть хорошим подданным, «жить по-русски», по выражению Елены Вишленковой. Финны, поляки, чуваши, татары, русские – все они могли считаться «русскими» (при Петре I появился и