Рокфеллер, всю жизнь избегавший репортеров, теперь превратил Уильяма Хостера в своего закадычного спутника. Они вместе гуляли по лесу, играли в гольф и ужинали в местных отелях. Научив Хостера ездить на велосипеде, Рокфеллер взял его покататься по главной улице Компьеня вместе со своей обожаемой девятилетней внучкой Маргарет. Хостера поражало сильное стремление Рокфеллера к народу, его интерес к простым людям, безразличие к знати. Обсуждая Наполеона, Рокфеллер сказал: «Он был человеком мужественным, потому что происходил напрямую из народа. В его венах не застоялась кровь знати или королей»41. Рокфеллера завораживала Жанна д’Арк. «Где она нашла мудрость, если ее не вдохновили небеса?» – риторически вопрошал он42. Осматривая с Хостером достопримечательности, Рокфеллер, возможно, впервые распробовал удовольствие исповеди. «Меня узнают лучше после смерти, господин Хостер, – сказал он однажды. – В моей жизни нет ничего, что не выдержало бы самого пристального внимания»43.

Во время европейской идиллии для Рокфеллера оказалось невозможным изгнать мысли о напастях дома. Примерно во время его отъезда из Нью-Йорка генеральный прокурор Муди объявил о предварительном антимонопольном расследовании. В начале июля Рокфеллер получил известие, что суд в округе Хэнкок, штат Огайо, начал антимонопольный иск против «Стандард Ойл» и выпустил ордер на арест Рокфеллера. Местный шериф хвалился репортерам, что будет встречать Рокфеллера на причале, когда тот приплывет обратно из Европы. Джордж Роджерс передал сообщение от Арчболда, который называл иск в Огайо пустым, но советовал Рокфеллеру продлить пребывание в Европе. Роджерс также рассказал о новом иске, готовящемся в Арканзасе. «Похоже, идеальная волна наступлений на всех фронтах», – предупредил он из Нью-Йорка44. К концу июля адвокаты «Стандард» пересмотрели свое мнение и настаивали на возвращении Рокфеллера, заверяя, что дело в Огайо нацелено против компаний «Стандард Ойл» в штате, а не против отдельных людей. Вышло так, что Рокфеллера не арестовали на причале, так как его адвокаты договорились, что он добровольно даст показания по делу в Огайо.

Запланировав возвращение 26 июля 1906 года на «Америке», Джон и Сетти стремились взять Бесси с собой. Рокфеллер и Чарльз неоднократно сталкивались по этому вопросу. Чарльз позже написал Уильяму Джеймсу: «Я выдержал тяжелый бой, чтобы не позволить господину Рокфеллеру забрать дочь обратно с собой наперекор мнению специалистов»45. Рокфеллер отказывался верить, что Бесси слишком слаба, чтобы пересечь океан. В конце, нехотя, даже обиженно, он уступил решению Чарльза оставить ее во Франции. Но, возможно, Чарльз оказал ему одну важную услугу. Однажды утром в воскресенье он читал вслух эссе, которое набросал об обязанностях богатых людей, утверждая, что, когда люди накопили состояние колоссального масштаба, им следует обратить это богатство в публичные тресты, которые управляются доверенными лицами для общего блага. Возможно, эссе укрепило Рокфеллера в желании создать огромный филантропический фонд.

Вернувшись в Нью-Йорк в августе, Рокфеллер попытался начать новую эпоху в отношениях с прессой. Репортеров так поразило его неожиданное многословное дружелюбие, что один заголовок объявил: «Нефтяной король ведет себя, как политик-кандидат»46. Когда Хостер опубликовал длинное лестное интервью с Рокфеллером, последний одобрил «честное и справедливое отношение» с его стороны47. Решив опровергнуть мерзкие слухи о здоровье своего пациента, доктор Биггар собрал репортеров и сказал: «Господин Рокфеллер в более крепкой физической форме, чем за последние пятнадцать лет. Он энергичен и весел, как школьник. Путешествие чудесным образом пошло ему на пользу»48.

Рокфеллерам было жаль возвращаться без Бесси, но их ободряло улучшение ее состояния, и Рокфеллер на день Благодарения раздал пакеты акций членам семьи. Надежды были жестоким образом разрушены, когда 13 ноября из Франции пришло известие, что Бесси разбил паралич. Рокфеллер отправил Чарльзу телеграмму: «Любовь, Сострадание, Надежда. Сделайте все возможное». Он тешил себя надеждой, что у Бесси хороший врач, внимательный муж и любящая дочь. Но на следующий день пришла ужасная телеграмма от Чарльза: «Бесси умерла сегодня утром в два часа без мучений»49. Глубоко потрясенный Рокфеллер ответил: «Посылаем нашу любовь. Все хорошо с дорогой Бесси. Мы в вашем распоряжении, что бы ни потребовалось. Отец»50. По страшному совпадению новости пришли как раз тогда, когда правительство начало преследования «Стандард Ойл» по антитрестовскому закону Шермана.

Когда Бесси Стронг умерла, так мало было известно о скрытой от света наследнице, что газеты с трудом расписывали сообщения о смерти, признавая, что ее знал лишь небольшой круг близких друзей семьи. В конце ноября Чарльз и Маргарет привезли тело, чтобы похоронить на кладбище Слипи-Холлоу в Тарритауне. Потеряв Бесси, Рокфеллеры хотели, чтобы Чарльз осел в Америке, но он теперь был постоянным экспатриантом. Как он сказал Уильяму Джеймсу: «Я никогда особенно не гордился тем, что я американец»51. Свободно говоря на немецком, иврите, латыни, греческом и французском, он хотел вернуться в Европу, считая ее источником культуры. Для Рокфеллеров, американцев до мозга костей, убежденных, что европейское общество декадентское, такое отношение казалось непонятным. Примерно в это время, когда репортеры спрашивали, не собирается ли он уехать в Европу, Рокфеллер отвечал: «Соединенные Штаты не сумеют создать достаточно изъянов, чтобы я утратил чувство, что нет места лучше дома»52.

К невероятному огорчению Рокфеллера, Чарльз забрал Маргарет в Англию, там она ходила в школу в Суссексе, а затем в Ньюнэм-колледж Кембриджского университета. Чарльз купил квартиру в Париже и виллу во Фьезоле, недалеко от виллы «И-Татти» Бернарда Беренсона и следующие тридцать лет вел уединенную жизнь меланхоличного вдовца. Рокфеллер возобновлял горячие просьбы, чтобы Маргарет получила образование в Нью-Йорке, и для него стало больным вопросом, что Чарльз отказывается пойти на такую уступку. Через год после смерти Бесси Рокфеллер прекратил делать подарки зятю, хотя это не относилось к Маргарет. Он опасался, что Маргарет окажется отрезана от остальной семьи, и его преследовали страхи, что на континенте ее соблазнит охотник за состоянием. Он жаловался Эдит: «[Маргарет] это милая девочка. Как бы мы хотели, чтобы она ходила в школу в этой стране, где мы могли бы чаще видеть ее; когда она окончит английскую школу, откуда возьмутся американские знакомства? Я говорю это ей и Чарльзу напрямую, но не получаю ободряющего ответа»53.

Рокфеллер беспокоился, что рядом с Чарльзом его внучка открыта слишком многим радикальным светским идеям. То, что Чарльз осуждал капитализм, выступал в поддержку профсоюзов и поддерживал налоги, выравнивающие неравенство доходов, – эти вещи Рокфеллер мог вынести. Но он не мог смириться с тем, что Чарльз увел дочь от церкви и лишил ее религиозного наставничества. В 1908 году Чарльз сообщил Младшему, что рассчитал любимую гувернантку Маргарет, некую ирландку мисс Лоуренсон, за введение религии в дом. «Я нахожу, что Маргарет, совершенно не желая того, впитывала католические идеи, и ничего другого, кроме перемен, не оставалось, как бы сильно я ни жалел отпускать мисс Л.»54. Каждый раз, когда Чарльз и Маргарет посещали Нью-Йорк, Рокфеллеры пытались заманить их в церковь – вероятно, эта стратегия отозвалась рикошетом в их решимости держаться подальше. Во время их приезда в 1909 году Младший написал матери: «Чарльз и Маргарет опять ужинали с нами в воскресенье вечером и проводили нас в церковь, до самого угла Пятой авеню и 46-й улицы. Подведем ли мы их когда-нибудь ближе, время покажет»55. И спустя более десяти лет после смерти Бесси Рокфеллер все еще был добивался возвращения Маргарет, прося своего зятя Гарольда Маккормика, чтобы они с Эдит воспользовались их «общим влиянием, чтобы Чарльз и Маргарет приехали сюда, когда будет возможно это сделать. Мы хотим, чтобы Маргарет жила с нами»56.