Боже мой! Я стану миссис Буби, хозяйкой огромного поместья, у меня будет дюжина экипажей шестернею и особняк в Лондоне, и другой в Бате, и слуги, и драгоценности, и живые деньги, буду ходить в театры и в оперу, бывать при дворе, делать что хочу и тратить сколько хочу… <но> мужа своего я ни в грош не ставлю, он мне противен как не знаю что[961].

Мать была в восторге от успехов Шамелы, но предупреждала дочь о необходимости хранить невинность до свадьбы, а половую жизнь оставить на потом. «Запомни первый урок, который я тебе преподам, – советовала она дочери. – Замужняя женщина наносит ущерб лишь своему мужу, а одинокая – себе самой». После свадьбы Шамела прикидывается «такой скромницей, какой могла бы быть самая целомудренная девственница в мире», задерживая дыхание и сжимая щеки, чтобы вызвать румянец. Однако в конце книги мистер Буби застает Шамелу в постели со священником, вышвыривает ее из дома, а на ее любовника подает в суд. Вот это, по мнению Филдинга, та судьба, которую Памела заслуживает на самом деле.

Десять месяцев спустя был написан самый объемный роман Филдинга «Джозеф Эндрюс», где автор продолжал пародировать «Памелу». В этом произведении главный герой – добродетельный Джозеф Эндрюс, находится в страшной опасности от своей агрессивной, похотливой хозяйки-аристократки. Когда он воспротивился ее домогательствам, она была поражена.

…Вы имеете дерзость утверждать, что когда леди, унизив себя и отбросив правила приличия, удостоит вас высшей милости, какая только в ее власти, – то тогда ваша добродетель воспротивится ее желанию? Что леди, преодолев свою собственную добродетель, встретит препятствие в вашей?

– Сударыня, – сказал Джозеф, – я не понимаю, почему если у леди нет добродетели, то ее не должно быть и у меня? Или, скажем, почему если я мужчина или если я беден, то моя добродетель должна стать прислужницей ее желаний? – Нет, с ним потеряешь терпение! – вскричала леди. – Кто из смертных слышал когда о мужской добродетели? Где это видано, чтобы даже самые великие или самые степенные из мужчин притязали на что-либо подобное? Разве судьи, карающие разврат, или священники, проповедующие против него, сколько-нибудь совестятся сами ему предаваться?[962]

Филдинг выступал против «Памелы», полагая, что это произведение противоречит здравому смыслу и с моральных позиций вызывает отвращение, поскольку девственность, отождествляемая с добродетелью, в ней дополняется товарным ярлыком, чтобы продать ее тому, кто предложит бо́льшую цену. Его точка зрения состоит в том, что главное в жизни – как для мужчин, так и для женщин – составляет истинная добродетель. Он рассуждает об уроках последствий разгула и разврата: обесчещенная молодая женщина приговорена к отбыванию срока в тюрьме Ньюгейт за проституцию, в то время как ее соблазнитель страдает лишь от угрызений совести. Добродетель, как считал Джозеф Эндрюс, это нечто большее, чем физическая девственность, – он видел в ней, прежде всего, заслуживающую похвалы способность подчинять себе собственную чувственность, понимал ее не как некий предмет украшения, предназначенный для обмена, а как проникнутый набожностью образ жизни, заслуживающий большей глубины, чем «Памела» была способна ему дать.

[963]

Возможно, после Библии «Крейцерова соната» самое известное в мире литературное произведение в поддержку добродетели.

Повесть была опубликована в 1890 г., одиннадцать лет спустя после разрыва Льва Толстого с Православной церковью и переходом в толстовство. Его основную тему составляет целомудрие, которое, как он страстно верил, представляет собой основное условие для морального здоровья человечества. Во многих отношениях это было беллетризованным и в значительной степени вымышленным повествованием о его собственной семейной борьбе, имевшим настолько мощный резонанс, что Махатма Ганди признавал глубокое влияние «Крейцеровой сонаты» на разделявшиеся им идеи и образ жизни.

После религиозного преображения в качестве возрожденного христианина в 1879 г. Толстой попытался примирить свою новую веру с повседневностью бытия. Однако его слава и состояние потворствовали поддержанию семейного образа жизни, потакающего соблазнам. И он возненавидел такой образ жизни, поскольку был очень далек от монашеского аскетизма, о котором мечтал. Толстой бросил пить и курить, стал вегетарианцем. Он часто носил простую крестьянскую одежду, сам убирал у себя в комнате, занимался полевыми работами, мастерил себе обувь. Он всячески старался убедить жену раздать все их достояние и жить с ним подвижнической, созерцательной, религиозной жизнью, но безуспешно.

Может быть, еще важнее с точки зрения писателя была попытка преобразовать его супружеские отношения из сексуально активных в чисто платонические. Его идеалом брака была непорочность, и в течение непродолжительного периода он смог ее соблюдать. «Крейцерова соната» – обличительное произведение, направленное против брака, похоти, романтической любви и сексуальности. Рассказчиком является Позднышев, мужчина не первой молодости, который изливает свою злобную историю на адвоката, ехавшего с ним в поезде попутчика. «Крейцерова соната» – название сонаты Бетховена, и мы узнаем, что жена Позднышева играла ее с другом-музыкантом. Позднышев, обуреваемый ревностью, заподозрил ее в неверности. Шансов у его бедняжки жены не оставалось. Он достал кинжал, ворвался к ней и ее другу, и хотя адвокат (и читатель) понимает, что она совершенно не виновата ни в чем предосудительном, безумный муж заколол ее до смерти. Взгляд Позднышева на брак отражает его леденящее кровь убийственное прошлое:

Браки… существовали и существуют у тех людей, которые в браке видят нечто таинственное, таинство, которое обязывает перед богом. У тех они существуют, а у нас их нет. У нас люди женятся, не видя в браке ничего, кроме совокупления, и выходит или обман, или насилие. Когда обман, то это легче переносится… но когда, как это чаще всего бывает, муж и жена приняли на себя внешнее обязательство жить вместе всю жизнь и со второго месяца уж ненавидят друг друга, желают разойтись и все-таки живут, тогда это, выходит, тот страшный ад, от которого спиваются, стреляются, убивают и отравляют себя и друг друга…[964]

Дальше рассказчик делает вывод о том, что сексуальные отношения – это мерзость, стыд и боль. Шейкеры[965], по его словам, правы.

Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а именно – и главное – к своей жене. В нашем же мире как раз обратное: если человек еще думал о воздержании, будучи холостым, то, женившись, всякий считает, что теперь воздержание уже не нужно[966].