Ла Гиш вежливо попросил проводить его в приготовленные для него апартаменты и столь же вежливо выразил желание, чтобы его разбудили пораньше. На этом гость пресек суетливые попытки хозяина устроить его поудобнее и пожелал остаться в одиночестве. Но когда хозяин подошел к двери, маркиз задержал его вопросом:

– Как зовут даму, в комнате которой я застал его высочество?

– Мадемуазель де Керкадью.

– Керкадью! Как давно она здесь, в Хамме?

– Мадемуазель приехала сюда из Кобленца одновременно с его высочеством.

Маркиза передернуло от отвращения, и на этом он прекратил разговор и отослал владельца гостиницы.

Меж тем уход маркиза еще больше распалил ярость регента. Едва лишь дверь закрылась, его высочество набросился на своего помощника:

– Д’Антрег! И вы потерпите, чтобы этот негодяй ушел таким образом?

Д’Антрег, бледный и потрясенный не меньше своего господина, кинулся к двери, но в следующий миг регент остановил его:

– Стойте! Подождите! Какое это имеет значение? Пусть уходит! – Принц воздел руки и потряс безвольными кистями. – Какое это имеет значение? Что вообще теперь имеет значение? – Пошатываясь, Месье подошел к стулу и рухнул на него, отер пот со лба и невнятно захныкал: – Суждено ли мне испить до дна эту горькую чашу? Неужели чума санкюлотства распространилась так широко, что даже люди благородного происхождения забыли свой долг? Кто я такой, д’Антрег? Я принц крови или enfant de roture?[287]Каким низким негодяем должен быть этот, с позволения сказать, дворянин, чтобы бросать мне в лицо такие оскорбления! Это конец света, д’Антрег. Конец света!

И принц снова жалобно застонал. Он сидел сгорбившись, безвольно опустив руки между коленями, и уныло качал своей массивной головой. Наконец, не поднимая глаз, он снова заговорил:

– Идите, д’Антрег. Какая от вас польза теперь, когда все кончено? Ничего уже не поделаешь. Уходите. Оставьте меня.

Граф, обрадовавшись возможности положить конец этой неприятной сцене, пробормотал «монсеньор» и удалился, тихо прикрыв за собой дверь.

Регент остался сидеть на месте. Воспоминания о страшном унижении, которое он перенес, то и дело исторгали из его груди протяжные, со всхлипами, вздохи. Он долго размышлял о том, насколько прискорбно сложившееся положение вещей, если даже титул не способен отныне защитить его от оскорблений.

Через некоторое время Месье тяжело и устало поднялся со стула и замер в задумчивой позе, обхватив ладонью подбородок. Его дыхание выровнялось, сердцебиение стало менее частым. К принцу начало возвращаться самообладание, а с ним и уверенность в себе. Такое положение вещей не вечно. Бог не допустит, чтобы принц крови до конца своих дней влачил жалкое существование. И когда в мире восторжествует благоразумие и каждый человек снова займет в нем надлежащее ему место, маркиз де Ла Гиш получит достойный урок хороших манер и заплатит за свою наглость.

Эта мысль согрела душу его высочества. Принц снова расправил плечи, вскинул голову и принял свой обычный царственный вид. Тут в нем, вероятно, пробудилось воспоминание о беседе наверху, которую так грубо прервали в самый многообещающий момент. Во всяком случае, с принца мгновенно слетели все следы тяготивших его забот. Он вышел из комнаты, пересек общую комнату и снова поднялся по лестнице.

Владелец гостиницы с задумчивым любопытством наблюдал за тем, как легко этот тучный господин шагает по ступенькам. Он проводил принца взглядом до дверей в апартаменты господина де Керкадью. Потом, слегка пожав плечами, пошел тушить свечи.

Андре-Луи покинул Париж незадолго до Рождества. Точнее определить время его отъезда невозможно, поскольку в записях Моро нет никаких указаний на этот счет. Он отправился в Пикардию – собирать материал для последнего удара, который должен был сокрушить Сен-Жюста.

– Если вам повезет, – сказал ему де Бац на прощание, – в обозримом будущем все вернется на круги своя. Пока вы будете отсутствовать, завершится битва между Дантоном и Эбером. Исход ее предрешен: Эбер падет. Его сторонники последуют за жирондистами, и арена для последней схватки за власть расчистится. Дантон и Робеспьер вступят в решающую битву. Если вы привезете с собой оружие против Сен-Жюста, если нам удастся покрыть его позором и бесчестьем, Робеспьер падет вместе с ним. Народ, утратив последние иллюзии, разорвет их в клочья. И прежде чем в саду Тюильри зацветут деревья, трон будет восстановлен, а вы сыграете в Гаврийяке свадьбу. Вам понадобится все ваше мужество и хитроумие, Андре. Вы везете Цезаря и его удачу.[288]

С этим напутствием Андре-Луи сел в экипаж и отправился в маленький городишко Блеранкур, расположенный в департаменте Эна. Он пустился в это путешествие, вооруженный безупречно сделанным мандатом, выписанным на имя Моро, агента зловещего Комитета общественной безопасности. Андре-Луи сопровождал гигант Буассанкур, поехавший в качестве секретаря гражданина агента.

Их дорожный экипаж остановился перед гостиницей, которая до недавнего времени называлась «Auberge des Lis».[289]Но поскольку это название вызывало слишком прямые ассоциации с королевским знаменем, заведение переименовали в «Auberge du Bonnet Rouge»[290]и поверх лилий намалевали на старой вывеске фригийский колпак.

Андре-Луи отнесся к подбору одежды для предстоявшего ему представления как нельзя более тщательно.

– По призванию я актер, – сообщил он Буассанкуру. – Скарамушу еще не выпадала такая крупная роль. Мы не должны пренебрегать деталями.

К этим деталям относились облегающий коричневый сюртук, не слишком новый на вид, лосины и сапоги с отворотами, трехцветный кушак из тафты (его Андре старательно испачкал), свободно повязанный шейный платок и круглая черная шляпа с трехцветной кокардой. Отсутствие пера на шляпе и притороченная к поясу рапира вместо обычной шпаги придавали ему вид порученца власти, чего он, собственно, и добивался.