Данный приказ необходимо немедленно зачитать во всех частях всех родов войск. Неповиновение ему армейскими структурами или солдатскими массами будет рассматриваться как тягчайшее преступление против революции и будет наказано со всей строгостью революционного закона.

Солдаты, за мир, за хлеб, за землю, за власть народа!

Военно-революционный комитет».

9 ноября было сформировано правительство Совета народных комиссаров под председательством Ленина. Троцкий возглавил комиссариат иностранных дел. Управление военными и морскими делами было поручено комитету в составе Антонова, Кириленко и матроса Дыбенко. На фронт отправили 4 млн экземпляров Декрета о мире.

Большинство офицеров Генерального штаба продолжали скрываться, а поскольку было необходимо восстановить связь с фронтом, 10-го числа нам пришлось самим обратиться к восставшим. В штабе округа я спросил швейцара, кто здесь является убежденным сторонником закона и порядка и как долго, по его мнению, продлится то, что сейчас происходит. Он ответил, что не знает, «но, наверное, это надолго». Наверху два незнакомых прапорщика пили чай и жевали черный хлеб. Я объяснил, что, прервав любую связь с фронтом, Военно-революционный комитет явно играет на руку немцам. Я гарантировал, что мы не станем отправлять сообщения, касающиеся внутренней политики, и предложил, чтобы из Смольного прислали цензора, который будет читать наши телеграммы. Один из молодых людей позвонил в Смольный. В четыре часа я отправился на встречу с генералом Маниковским, назначенным на должность военного министра вместо Верховского и оказавшимся под арестом вместе с остальными членами Временного правительства. Его освободили из Петропавловской крепости 9-го и поручили возглавить службу тыла, которая в результате бойкота нового правительства со стороны офицеров и чиновников пришла в состояние хаоса. Маниковский согласился взять на себя руководство министерством при условии, что ему предоставят свободу действий и не будут заставлять вмешиваться в политику. Я нашел генерала в его квартире, сидевшим в комнате с щенком и котенком, одного из которых он назвал Большевиком, а второго Меньшевиком. На него никак не подействовал его печальный опыт, и он со смехом поделился со мной, как за то, что два дня он пробыл министром, ему пришлось ровно два дня просидеть в тюрьме.

Савинков, который бежал из Петрограда 9-го, а 10-го присоединился к войскам, сохранившим верность прежнему правительству в Гатчине, узнал, что их командир генерал Краснов не имел кавалерийского корпуса, как об этом говорили в столице. У него было всего несколько эскадронов 9-го и 10-го донских казачьих кавалерийских полков, три эскадрона уссурийских казаков и сводный гвардейский казачий эскадрон, – всего около 600 сабель при 12 орудиях. 15-й казачий полк отказался от участия в походе.

9 ноября Краснов взял Гатчину, а 10-го числа подошел к Царскому Селу, гарнизон которого насчитывал 20 тыс. человек. Гарнизон выслал парламентеров, чтобы узнать об условиях, которые выдвигал генерал, и Краснов потребовал, чтобы солдаты сложили оружие. Но к сожалению, тут появился Керенский на своем автомобиле и разразился своей обычной речью о спасении революции и т. д. В результате все, как всегда, вылилось в митинг. Некоторые из большевиков сложили оружие, другие нет. Краснов приказал дать четыре выстрела шрапнелью, и все сопротивляющиеся сразу испарились. Царское Село было занято к полуночи.

20 тыс. большевиков не безуспешно стали уговаривать 600 казаков, что тем на самом деле не за что воевать. Обе партии были едины в своей неприязни и недоверии к Керенскому.

Прибытие в Петроград лояльных прежнему правительству войск ожидалось в воскресенье 11 ноября, и для того, чтобы помочь им войти в город, Комитет общественного спасения организовал так называемое восстание юнкеров. Вечером в субботу эти юноши захватили гараж, а рано утром в воскресенье, практически не встретив сопротивления, заняли Центральную телефонную станцию и Инженерный замок. Примерно к восьми утра юнкера Владимирского военного училища сумели опрокинуть караул, который поставили возле него большевики. Училище снова отвоевали в три часа дня после артиллерийского обстрела, многих юнкеров убили. Восстание было плохо подготовлено, и в нем принимала участие лишь горстка из тысяч находившихся в городе офицеров. Лишь немногие из них присоединились к оборонявшим телефонную станцию, но этого было недостаточно. В то время как шли бои, я встретил на соседней улице знакомого офицера, прогуливавшегося под ручку со своей дамой. Я выразил удивление, что его совсем не интересует то, что рядом идут бои, а он ответил мне, что ему нет до этого дела! К ночи воскресенья город снова был полностью под контролем большевиков.

Тот день войска Краснова отдыхали. Савинков встречался с Керенским и убедил его впредь отказаться от речей.

Утром 12-го числа Краснов снова двинул свои войска на Пулковские высоты, но его горстки людей, несмотря на то что они в тот день сражались самоотверженно, было недостаточно для того, чтобы отбросить большевиков, которые численно превосходили их в десять раз и находились в окопах. Солдаты петроградского гарнизона воевали неохотно, но рабочими и матросами явно командовали люди, хорошо знающие свое дело. Захваченные в плен матросы рассказали, что в штабе восставших находились семь немецких офицеров, а из другого источника мы узнали, что во время тех боев все переговоры по телефону большевики вели на немецком языке.

Пехота для поддержки наступления так и не прибыла, и к вечеру казаки, у которых заканчивались патроны, чтобы избежать окружения, отступили в Гатчину.

В тот вечер казаки выбрали Савинкова своим комиссаром, поручив ему использовать свою власть, чтобы не позволить Керенскому вмешиваться в работу штаба. Назначение должен был утвердить Керенский, и вдруг этому воспротивился Станкевич под тем предлогом, что Савинков был «контрреволюционером»! Со своей стороны, Савинков считал своим долгом проинформировать Керенского, что он никогда не был согласен с его политикой. Он позже писал: «Я сказал ему, что давно уже сложил в своем уме, что продолжение его пребывания во власти означает катастрофу для России, что я старался бороться с ним всеми законными средствами и был уже готов перейти к средствам незаконным, поскольку считал его одной из причин полного разрушения России и уж точно причиной большевистского переворота. И он оказался полностью беспомощным, чтобы своевременно принять меры для его предотвращения». Далее Савинков продолжал: «Я не хотел больше ничего ему говорить, так как он был настолько подавлен, что я даже пожалел его!» Керенский выслушал его до конца, а затем утвердил его назначение комиссаром.

В полдень 13-го состоялся военный совет, на котором большинством голосов победила точка зрения Станкевича о том, что необходимо начать переговоры с большевиками. Савинков осудил это решение как преступление против страны и в тот же вечер покинул Гатчину, чтобы попытаться найти помощь в XVII армейском корпусе, развернутом в то время в районе Невеля. Вскоре он понял, что неприбытие пехоты было вызвано противоречивыми приказами и, возможно, предательством командующего Северным фронтом генерала Черемисова.

Наконец, 17 ноября от генерала Духонина поступил приказ не отправлять больше войска в Петроград. Но еще до того, как он был получен, горстка казаков Краснова договорилась с большевиками. Сам Краснов был арестован, но вскоре освобожден. Керенский бежал, нарядившись матросом и нацепив очки своего шофера.