Вечный. Но не бессмертный.

– Я не могу вам помочь, – сказал я.

– Тогда скажите. – Она положила руку на плечо своего второго «я». Отовсюду засияли синие глаза. – По-вашему, смерть – это конец? Для всех остальных. Что со мной будет, если я умру?

Один из древнейших вопросов человечества. Он повис в воздухе, дрожа, как струна. Я знал, что говорю не с детьми. Не с Реном и Сузухой. Дети не боятся смерти, она не давит им на плечи тяжким грузом, как взрослым. Мне кажется, страх смерти зарождается в нас, когда у нас появляются дети, когда мы осознаем, что значит иметь детей. Сами дети считают себя бессмертными. Вопрос был задан не ребенком, он был порожден страхом очень старого человека, демониака, чье тело почти целиком было механическим, – того, кого я встретил в перевернутой пирамиде в недрах Воргоссоса. Я почувствовал, что именно поиски ответа на этот вопрос, а возможно, не только этот, и заставили его подняться на трон и созерцать все то великое искусство прошлого. Он повидал почти весь внешний мир, путешествовал по диким путям, по незнакомым космическим океанам среди незнакомых звезд, но так и не нашел ответа. Ответ был внутри. Внутри литературы, искусства и того смысла, которым мы, люди, окружили себя – как ковчегом или занавесом, отделяющим нас от мира и волн хаоса. Поэтому мы молимся, поэтому возводим храмы и пишем великие книги: чтобы задавать вопросы и жить, – руководствуясь не ответами, ибо на такие вопросы нет ответа, но благородными поисками этих ответов, которые позволяют нам стойко преодолевать невзгоды и выживать, несмотря ни на что.

«Что со мной будет, если я умру?»

– Я умер, – ответил я, – но так и не понял, что со мной случилось.

– Милорд, вы готовы? – спросил присланный за мной плюгавый лейтенант из плебеев – кажется, Курц. – Шаттл скоро отбывает.

– Еще минутку, солдат, – откликнулся я, стараясь сохранять спокойствие.

Несмотря на увечную левую руку, я смог одеться без посторонней помощи. Одежду мне принесли, пока я спал, до того как «Скьявона» со всем имперским персоналом была сброшена с «Демиурга». Эту одежду я носил при высадке на Рустам. Те же высокие кожаные сапоги, брюки с красными полосками, черная туника с узором по правому боку. С поясом-щитом пришлось повозиться, но в конце концов я справился, пристегнул меч на магнитную защелку, проверил станнер и пульт управления.

Я немного задержался, разглядывая свое отражение в темной воде аквариума. Казалось, из-за стекла на меня глядит какой-то костлявый серый призрак. Моя правая рука невольно поднялась к горлу, потрогала место, куда безболезненно вонзился мой собственный меч. Я не понял, что мертв, не почувствовал удара, пока голова не скатилась с плеч. Вновь ощутив то головокружение, я зажмурился и опустил руку.

Я знал, что найду ее в своей ташке. Не там, где оставил, а там, где она должна была быть. Скорлупа. Я достал ее и сжал в кулаке, словно хотел раздавить. Но из чего бы она ни была сделана, я не смог ни сломать, ни выкинуть ее. Когда меня отбросило взрывом, от последствий которого погибла Райне Смайт, скорлупа была во внутреннем кармане моей шинели, рядом со сгоревшим дневником. Не знаю, как она вдруг очутилась в ташке. Возможно, я принес ее с собой из ревущей Тьмы. Возможно, она стала моим обратным билетом. А может, она переместилась, когда Тихие вмешались в естественный ход вещей – а именно это они, вне всякого сомнения, сделали, – чтобы спасти меня.

Я покачал осколок в ладони. Диск не больше имперского хурасама, белее всего на свете, настолько белый, что его не трогал даже голубоватый свет аквариума. Я снова обратил внимание на свое бледное и далекое отражение. Та же одежда. Тот же человек. Та же аккуратно уложенная копна черных волос, те же лиловые глаза, слишком старые для тридцатипятилетнего мужчины. Я не изменился, лицо, смотрящее на меня, было по-прежнему знакомым, и, возможно, я знал его даже лучше, чем прежде.

Я оставался собой, и никакие страдания не изменили меня. Я пережил пытки и заключение, предательство и боль. Терял друзей, защитников, наставников. Говорил с богами и самим дьяволом. Остался жив после войны, после встреч с экстрасоларианцами и ксенобитами, деймонами и демонами. Я пережил даже смерть; меня разобрали на части и собрали вновь.

Я жил.

На миг мне показалось, что на меня смотрит другой Адриан, тот, которого я встретил во Тьме. Он указывал рукой вперед, туда, где была моя жизнь и смысл этой жизни. Он показал мне меня. Однажды я решил, что задача художника – видеть натуру не такой, какая она есть или может быть, а такой, какой она должна быть. Все сущее таково. Во Тьме я встретил капитана своего корабля, того себя, каким должен быть, и он счел меня недостойным. Пусть так. Впереди у меня был долгий путь, полный борьбы. Пусть так. Другой Адриан показал мне, к чему стремиться.

Указал мне путеводную звезду.

Я вернул осколок скорлупы в ташку и вдруг нащупал там кое-что, о чем успел забыть.

Кольцо князя Аранаты.

Оно было не серебряным, как мне показалось сначала, а из какого-то родственного, более темного металла – и внешне напомнило мне фасцию, соединительную ткань, покрывающую мышцы и кости. Вид у кольца был устрашающий, органический, как у существ из аквариума, с перепонками и щупальцами, обвивающимися вокруг одинокого яйцевидного граната.

Гранат.

Мне казалось, что все самоцветы аэты были синими.

Я решил, что это знак свыше, что я должен найти замену перстню, который потерял. Возможно, так и было.

Я надел кольцо на большой палец, тот, на котором когда-то был шрам от криоожога. Левая рука задрожала, когда я попытался сжать ее в кулак.

Сойдет.

– Сэр, вы готовы? – спросил лейтенант Курц, когда я вышел за дверь.

– Да, лейтенант, – ответил я. – Ведите.

Я ждал, что Кхарн Сагара выйдет попрощаться, оставить за собой последнее слово, отпустить колкость или хотя бы внушить мне беспокойство. Но видимо, Вечному не требовалось для этого личное присутствие. Его глаза были повсюду, наблюдали за нами. Я чувствовал их взгляды непрерывно, пока четверо СОПов вели нас со встревоженным лейтенантом к шаттлу.

Когда мы стартовали, «Демиург» зашевелился, и мне стало ясно, что Кхарн Сагара получил остатки своего вознаграждения. Корабль, как целая империя, башня за башней, бойница за бойницей, орудие за орудием, скрылся во тьме. Глаза легиона железных скульптур, ангелов, чертей и богов, оставили у меня гнетущее чувство.

Я не думал, что увижу их вновь, и не хотел видеть.

Удивительно, правда? Пути, которыми мы идем, могут быть предопределены.

«Демиург» исчез. Как и «Загадка часов», гигантский корабль не прыгнул с хлопко́м и вспышкой в варп, не уплыл на субсветовых ракетах. Не знаю, как он перемещался. Я не схоласт. Но как-то же он двигался.

Прошло много времени, прежде чем я увидел его снова.