– Сэр Первый стратиг, я привел его. Лорд Марло, по вашему поручению, – сказал мой сопровождающий, когда открылась дверь.

Даже на «Зиглинде», флагмане центаврийского флота, двери кабинетов были почти в фут толщиной, и, перед тем как пройти, меня тщательно обыскали и поместили в камеру хранения все личные вещи.

Теперь я точно мог сказать, что вернулся домой.

– Спасибо, Курц. Вы свободны, – ответил изнутри голос.

У говорившего был типично палатинский облик, седина и серьезный вид. Одет он был в стандартную черную форму легионов. Увидев меня, он поднялся, сразу напомнив, насколько низок я был по стандартам имперской палатинской касты. В нем было почти семь футов, волосы аккуратно зачесаны на пробор, а впечатляющие завитые бакенбарды делали его похожим то ли на Гибсона, то ли на спящего льва. Усы у него тоже были роскошными, напомаженными и закрученными кверху. Выглядел он старомодно, как рыцарь мифической Виктории. Оставалось только нарядиться в виндзорскую красную форму вместо черной.

К моему изумлению, Первый стратиг центаврийского примархата, герцог Андернахский, один из самых влиятельных людей в легионах и во всей Империи, протянул мне руку:

– Марло? Рад знакомству. Первый стратиг Тит Эндрю-Луи Хауптманн, к вашим услугам.

– Адриан Анаксандр Марло, к вашим услугам, – пожал я ему руку.

– Анаксандр? – Хауптманн приподнял кустистые брови. – Чертовщина какая-то, а не имя.

– Оно означает «ведущий людей», – ответил я, хотя меня так и подмывало ответить «именно».

– Вот как? – Хауптманн покосился на развешанные на черных стенах чучела голов земных и внеземных животных. – Правда? Что ж, нельзя сказать, что оно вам не подходит. Капитан Лин доложил, что ваши действия на дредноуте этого демониака достойны похвалы. Собственноручно завалили вождя Бледных, каково! Прошу, присаживайтесь! – Он указал на позолоченный стул напротив громадного стола.

Я сел, постаравшись, чтобы моего нежелания не заметили. Прежде я не встречался с этим человеком, но в глубине души мне хотелось его удавить. Его козни обрекли на гибель князя Аранату со всем кланом, его махинации стоили жизни Смайт, Кроссфлейну и множеству хороших солдат. Но его план был безупречен. Он манипулировал Лином, Смайт и мной, даже вождем сьельсинов и Кхарном Сагарой, как шахматными фигурами. Бывали минуты, когда я и сам подумывал о том, чтобы так поступить. План сработал. Благодаря его усилиям Империя разом избавилась от целого сьельсинского клана – максимальный эффект при минимальных потерях. Внезапная атака на «Бахали имнал Акура» позволила флотилии отделаться незначительными повреждениями, в то время как наше отчаянное сопротивление на борту «Демиурга» лишило сьельсинов их лидера.

С точки зрения легиона и разведки операция была проведена безупречно.

Или почти безупречно.

– Правда, что их вождь был близок к тому, чтобы заключить с вами соглашение, когда мы атаковали? Доклад Лина в этом отношении несколько двусмыслен, – сказал стратиг, когда уселся в кресло, сложив руки на розовой кварцевой столешнице.

– Да, я… – Я запнулся, задумавшись. – По правде говоря, я не уверен. Аэта Араната согласился на обмен так называемыми «подарками», но не могу точно судить, понял ли он концепцию посольства.

– Прискорбно, – констатировал герцог Тит и надменно поджал губы. – Но что сделано, то сделано.

Я чуть не заорал. Этот человек возглавлял нападение на корабль сьельсинов, приказал Бассандеру Лину убить Кхарна Сагару и захватить «Демиург». Какое у него было право сожалеть? Сомневаться в верности собственного решения?

«Ярость ослепляет», – сказал я себе и попробовал сжать непослушную левую руку. Пальцы дрогнули и слегка согнулись.

– При всем уважении, Первый стратиг, зачем вы приказали Лину вмешаться?

– По данным разведки, соглашение со сьельсинами было невозможно.

– Только потому, ваше превосходительство, что никто прежде не пробовал его заключить?

Пальцы заболели, но понемногу стали сгибаться у меня на колене, вне поля зрения стратига. На самом деле он вполне мог оказаться прав. Долгосрочное соглашение со сьельсинами, вероятно, было невозможно. С тем же успехом можно было попробовать одомашнить львов. Не было никаких гарантий, что трудный обмен послами – фактически заложниками – привел бы к существенным изменениям. Теперь, узнав больше о наших врагах, я это знаю. Тогда же я с трудом держал язык за зубами. Я так долго находился вдали от Империи, среди фригольдеров и экстрасоларианцев, что растерял прежние манеры.

– Марло, вы говорите дело, – согласился, нахмурившись, Первый стратиг. – Но скажите вот что: давно вы этим занимаетесь?

Он дотронулся до стеклянной панели в столе и принялся прокручивать данные, словно перелистывал страницы. Я увидел голограмму своего лица – вероятно, из досье разведки.

– Вы покинули Эмеш в сто семьдесят первом, верно? – спросил он.

– Да, сэр.

Хауптманн закусил нижнюю губу и присвистнул:

– Выходит, пятьдесят шесть лет назад. Сколько из них бодрствовали?

– Чуть больше десяти.

– Чуть больше десяти…

Старый палатин откинулся на спинку и сложил руки. Он как будто мигом стал на сотню лет старше, превратившись из любезного провинциального помещика в угрюмого генерала. Его жеманные дедовские усы вдруг встопорщились, как шерсть хищника. Он немного напоминал Кроссфлейна, но еще сильнее – моего отца.

– Марло, я на службе с юности, почти с Крессгарда. Помню, как стоял в актовом зале военной академии Ареса, когда старая Титания Августа объявила о первом контакте. С тех пор прошло почти четыре сотни лет. Знаете, сколько планет с тех пор погубили эти… мародеры?

Кажется, вечность назад у меня был похожий разговор с Бассандером Лином на борту «Фараона», и я морально подготовился услышать число.

– Девятьсот девяносто восемь, – сказал Хауптманн. – Шестьдесят миллиардов человек. Шестьдесят миллиардов. Уж извините, раз я нетерпелив по отношению к врагу.

Тень спала с его лица столь же моментально, как и появилась, и он продолжил уже более беззаботно и фамильярно:

– Этот клятый Араната сам разорил больше двух десятков, а вы его прикончили. Империя благодарна, сынок.

Моя новая рука зудела, но я не отважился ее почесать. Я сглотнул, сомневаясь, что мне нужна имперская благодарность.

– Я бы предпочел, чтобы все закончилось миром. – Мой голос прозвучал тонко, устало и натянуто.

– Мир у нас есть.

Глаза Хауптманна вновь накрыла тень. Но на его лице не было ни злобы, ни ненависти. Только усталость. В его темных волосах была лишь легкая проседь, однако я вдруг осознал, что передо мной очень старый человек.