litbaza книги онлайнКлассикаПесочный человек и другие ночные этюды - Эрнст Теодор Амадей Гофман

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 191 192 193 194 195 196 197 198 199 ... 285
Перейти на страницу:

С тех пор в их жизни воцарились безмятежность и покой. Часто она просила советника: «Я бы хотела немножко попеть, отец!» Креспель снимал тогда скрипку со стены и играл ее любимые песни, а она радовалась всем сердцем.

Незадолго до моего прибытия в Г. советнику почудилось однажды ночью, что в соседней комнате кто-то играет на его фортепьяно, и вскоре он ясно различил знакомую манеру — то Б… играл прелюдию. Он хотел встать, но будто тяжкий груз навалился ему на грудь, будто железные цепи опутали его и не давали пошевельнуться. Тут вступила Антония, поначалу совсем-совсем тихо, словно дуновение ветерка, но звуки все крепли, набирали силу, излились наконец в полнозвучном мощном фортиссимо, и поплыла удивительная, щемяще-грустная мелодия, которую Б… однажды, подражая безыскусному стилю старинных мастеров, сочинил для Антонии. По словам Креспеля, непостижимым было состояние, которое он испытывал в тот миг, — ибо смертный страх соединился в нем с несказанным блаженством. Вдруг будто вспышкою озарилось все вокруг, и в ослепительной ясности этого света увидел он Б… и Антонию, слившихся в объятии и не сводивших друг с друга упоенно-сияющих глаз. Продолжалась песня, продолжались аккорды фортепьяно, хоть Антония теперь и не пела и Б… не дотрагивался до клавиш рукой. Тут советника обволокло какое-то глухое забвение, в которое канули как в бездну и образ и звук.

Когда он очнулся, тот невыразимый страх из его сновидения был все еще жив в нем. Он ринулся в комнату Антонии. Она лежала на кушетке с закрытыми глазами, со сладостной улыбкой на устах, с молитвенно скрещенными руками, — лежала, как будто спала, как будто грезила о неземном блаженстве и райских утехах. Но она была мертва.

Фалунские рудники

Однажды в июльский солнечный лучезарный денек весь народ Гётеборга собрался на рейде. В Клиппской гавани, с удачей воротясь после дальнего плавания, стал на якорь богатый купеческий корабль Ост-Индской компании; в честь прибытия на мачтах были подняты вымпелы и, словно ленты, весело трепетали на ветру в лазоревых небесах; сотни битком набитых лодок — ботов и шлюпок, которые везли моряков, бороздили зеркальные волны Гёта-Эльва[142], громкое ликование царило на воде, а с берега ему в ответ то и дело бухали батареи Мастхюггарторга, отзываясь раскатистым гулом пушечного салюта.

Возле причалов степенно прохаживались господа ост-индские компанейцы и, посмеиваясь, высчитывали, какие нынче привалили доходы; купцы от души радовались, что рискованное предприятие год от года упрочивается и успешная торговля служит к вящему благу и процветанию славного города Гётеборга. Поэтому честные купцы провожаемы были одобрительными взглядами, и всяк за них радовался, понимая, что их прибыток питает кипучую и деятельную жизнь всего города.

Команда купеческого корабля, полторы сотни матросов, высадилась из лодок, которые были за ними отряжены с берега, и отправилась на хёнснинг — так называется праздник, который по обычаю справляют в честь окончания плавания и который нередко продолжается по нескольку дней. Впереди шествия выступали спельманы со скрипками, флейтами и барабанами, что есть мочи наяривая на своих инструментах, другие распевали под музыку веселые песни; за музыкантами следовали парами матросы. Одни, украсив лентами шляпы и куртки, размахивали в руках развевающимися вымпелами, другие приплясывали на ходу, откалывая разные коленца; клики веселья, разудалые возгласы неслись со всех сторон, шум и гам далеко окрест оглашал воздух.

Так веселое шествие миновало верфи и, двигаясь через предместья, пришло в Хагу, чтобы расположиться там в трактире и всласть попировать и накутиться.

Тут полилось рекой самолучшее пиво, шведский эль — знай только успевай наливать бокал за бокалом! И, как всегда бывает, когда моряки празднуют возвращение, так, конечно, и здесь к их компании присоседились известного рода красотки; начались танцы, веселье становилось все бесшабашней и так расходилось, что поднялся бешеный гвалт.

Только один-единственный матрос, стройный и миловидный паренек, едва ли достигший двадцати лет, тишком выбрался из людской сутолоки за порог и сел на пустую скамейку, которая стояла на улице возле крыльца.

Следом вышли несколько матросов, подступили к нему, и один хохоча сказал:

— Элис Фрёбом! Элис Фрёбом! Никак ты опять за свои скучные чудачества, копаешься в дурацких мыслях и зря тратишь золотое времечко! Слышь, Элис, коли ты вздумал сторониться нашего веселья, так лучше уж и не возвращайся к нам на корабль! — Все равно из тебя никогда не получится справного матроса. Хоть ты и храбрый парень и в опасности не плошал, а как дойдет, чтобы винца хлобыстнуть, — на это ты не мастак, и денежки свои сберегаешь, нет чтобы раскошелиться перед сухопутными крысами — нате, мол, гуляйте, от моряцкой щедрости! — А ну-ка, выпей, парень! — А не то катись ты к морскому черту нёккену, и тролль тебя побери!

Элис Фрёбом порывисто вскочил со скамейки и, сверкнув глазами на говорившего, взял у него налитый до краев бокал с водкой и осушил одним духом.

Затем он сказал:

— Видишь, Юнас, водку пить я умею не хуже вашего, а каков из меня моряк, пускай рассудит капитан. А теперь хватит ругаться, заткни глотку и проваливай! Мне противна ваша дикая гульба. — А что я тут делаю, это уж не твоего ума забота.

— Ладно, ладно, — ответил на это Юнас. — Уж я знаю, что ты родом из Нерки, а там у вас все такие скучные и угрюмые, вроде тебя. Не лежит у вас душа к раздольной моряцкой жизни! — Вот погоди-ка! Я знаю, кого за тобой прислать, сейчас ты у нас мигом вскочишь, а то сидишь как приклеенный, точно тебя нёккен заколдовал.

Недолго спустя из трактира вышла к Элису девушка — красотка на загляденье — и подсела к унылому юноше, который, чуть только его оставили в одиночестве, сел на прежнее место и с отрешенным видом снова углубился в свои печальные думы.

Наряд девушки и вся ее повадка ясно говорили, что она, увы, обрекла себя в добровольные жертвы непотребных утех, однако беспутная жизнь еще не произвела над ней своей опустошительной работы, черты ее были полны кроткой прелести, во взгляде не заметно было ни тени отталкивающей наглости — нет, одна лишь тихая печаль выражалась в тоскующем взоре этих темных очей.

— Элис! Ужели вы совсем не хотите принять участия в веселье ваших товарищей? Разве в вашей душе не шевельнулась радость при возвращении, когда вы, избегнув грозной опасности среди морских зыбей, ступили на твердую землю?

Так говорила она тихим, нежным голосом, одной рукой приобняв юношу. Элис заглянул ей в глаза, взял ее руку и прижал к своей груди; как видно, голос девчонки проник ему в самое сердце.

— Ах, — начал он, словно пробуждаясь от беспамятства. — До веселья ли мне! Сгинула моя радость. А уж буйство моих товарищей мне совсем не по душе. Ступай, дитя, обратно, ликуй и смейся вместе с ними, коли ты еще можешь, а унылого Элиса оставь наедине с его печалью, он бы только испортил тебе веселье. — Хотя постой-ка! — Ты мне очень понравилась, и я хочу, чтобы ты меня вспоминала, когда я снова уйду в море.

1 ... 191 192 193 194 195 196 197 198 199 ... 285
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?