Может быть, об одной из этих кумирен в «Сань-чжоу-цзи-лё», опубликованном в конце минувшего века, рассказывается следующее:

Ее открытие относится к 1770–1771 годам и о нем повествуют так:

«В Цзи-му-са жил продавец зелени, болевший глазами. Когда болезнь его усилилась и предвещала потерю зрения, он решился повеситься. Он удалился в горы и тут услыхал голос: «У подошвы горы найдешь воду; помочи ею глаза и излечишься». Спустившись с горы, он действительно увидел ручей. Он поступил как ему было приказано и прозрел. Когда же вновь поднялся на гору, то заметил расселину, открывавшую часть оштукатуренной стены. Заинтересовавшись открытием, он стал рыться в горе и вскоре убедился, что напал на вход в пещеру. Тогда он позвал люден и с их помощью освободил вход от завала. Пещера оказалась настолько темной, что только при свете факелов удалось ее разглядеть. При этом обнаружилось, что она имела полукруглую форму и заключала статую будды в лежачем положении длиной около шестнадцати футов, с позолоченным лицом, оголенными ногами к в одеждах, цвет коих нисколько не выцвел. Кругом виднелось множество бронзовых статуэток будд от фута до 3 дюймов величиной.

Увидев это, купец обрился (стал жрецом) и поселился при пещере. Ду-тун Со-но-му-цо-лын (tou-t’ong So-no-mou-ts’ö-leng) взял отсюда девять статуэток будд для отсылки в Пекин».

Переводом этого отрывка (не текстуальным) я также обязан профессору Пеллио.

Вышеизложенное в связи с уже разобранными данными маршрутов Ван Янь-дэ и Чань-чуня с несомненностью, как мне кажется, устанавливает ошибочность выводов «Си-юн-тун-вэнь-чжи» и ориенталистов Клалрота, Ремюза и Жюльена о тождестве современного Урумчи с Бэй-тином и Бишбалыком. К этому же заключению 7 лет позднее, но совершенно самостоятельно, пришел и французский синолог Шавани.

После этой небольшой экскурсии в область исторической географин Притяньшанья возвращаюсь к описанию путевых впечатлений 20 октября. Спустившись с гряды, мы некоторое время шли вдоль северной части стены, затем свернули в улицу между городом и северо-западным импанем и вышли в западное предместье. Здесь мы остановились, избрав попросторнее тань.

Весть о нашем прибытии быстро разнеслась по базару, и не успели мы осмотреться в нашем новом помещении, как были уже вызваны к собравшимся на дворе представителям русских торговых фирм со своим старшиной во главе. Нас забросали приветствиями, а затем подвели лошадей и увлекли в город, где мы и провели время до вечера, беседуя главным образом о положении в крае русской торговли. Особенно жаловались купцы на воспрещение вывоза чая в Россию, причем рассказали о случае конфискации китайцами, в августе месяце, близ русской границы, партии до пятисот пудов кирпичного чая. На вопрос старшины, могу ли я помочь в этом деле, я обещал переговорить с консулом. И я исполнил свое обещание, но исход переговоров был неудачный. Оказалось, что воспрещение вывоза любого товара есть автономное право китайского правительства и что, в частности, воспрещение вывоза чая, последовавшее несколько лет назад и своевременно не опротестованное русскими властями, должно считаться вошедшим в законную силу.

Хозяин таня, в котором мы остановились, узнав от извозчиков, что я собираю, между прочим, и камни, предложил мне купить у него несколько кусков нефрита, найденных в одной из речек, стекающих с Тянь-Шаня к западу от Манаса. Камни я приобрел, но к указанию на местонахождение их отнесся с недоверием, да и профессор И. В. Мушкетов признал в них полное тождество с образцами, привезенными из Хотанской области. Между тем мы оба ошиблись, так как, если верить «Мэн-гу-ю-му-цзи»[304], в горах к югу от города Манаса, в долине Цин-шуй-цюань, в ста слишком ли на запад от этой долины, в урочище Хоу-чоу, и на том же расстоянии на запад от этого последнего урочища действительно выступают коренные месторождения (залежи) зеленого нефрита, разработка коих была почему-то воспрещена в 1789 г.

В Урумчи мы простояли три дня. Помня недружелюбное отношение к нам местных китайских властей, мы решили на этот раз их игнорировать. Может быть, только поэтому фань-тэй и надумал поразить нас своей любезностью; он даже простер ее до того, что приказал полицеймейстеру и секретарю осведомиться о всех наших нуждах. К сожалению, такая предупредительность запоздала. Она значительно облегчила бы нашу задачу пятнадцать месяцев тому назад, но теперь, накануне нашего возвращения в родные пределы, она уже утрачивала значение. И об этом мы дали понять депутации. В дальнейшем же наша беседа велась в таком тоне:

– Фань-тэй надеется, что в пределах Синь-цзяна вы всюду встречали со стороны китайских властей одно лишь предупредительное к себе отношение.

– К сожалению, такое именно отношение мы встретили только в Гань-су, где сношениями с иностранцами заведует столь просвещенный сановник, как даотай Чан.

– Мы делали, однако, все, что могли, и, поверьте, фань-тэй будет очень сожалеть, что ему не удалось предотвратить всего, что могло вызвать ваше неудовольствие; однако вы не должны забывать, что населяющие этот край туземцы – народ необразованный и невоспитанный, почти дикари.

– Вы нас не поняли: со стороны туземцев мы видели всегда одно лишь радушие; жалуемся же мы на китайских солдат и чиновников, которые иногда действительно вели себя дикарями. Достаточно, например, вспомнить хотя бы ту встречу, которую нам устроили в прошлом году в воротах Ди-хуа-чжоу…

Намек этот не понравился депутации, и полицеймейстер поспешил переменить разговор.

В ночь с 21 на 22 октября выпал снег; он начал было таять поутру, но к полудню 22-го температура вдруг снова понизилась до нуля, а затем термометр продолжал опускаться до 9 часов вечера, когда показал −7°. Снег снова пошел, и на этот раз уже с тенденцией удержаться надолго. Стало ясно, что зима сменила осень, особенности которой видны из следующего. Из Бэй-лу мы вышли 8 октября; здесь мы застали, стало быть, уже конец осени, к которому и относятся все последующие наблюдения, могущие быть приуроченными к средней абсолютной высоте 3800 футов (1158 м).

Период наблюдений обнимает 14 дней, из коих ясных, частью же безоблачных, насчитывалось 10, т. е. свыше семидесяти процентов, облачных же и пасмурных по два. Таким образом, не только к югу, но и к северу от Восточного Тянь-шаня ясная атмосфера составляет в осеннее время преобладающее явление; того же отнюдь нельзя сказать про верхний горизонт гор, который оставался затянутым облаками в то время, когда над Бэй-лу снял яркоголубой купол неба.

Снег перепадал два раза; ему предшествовал и частью сопровождал сильный западный ветер, переходивший по временам в бурю. В Урумчи он выпал в необыкновенно теплую для октября пасмурную ночь, но и в этом случае ему предшествовал сильный ветер с запада.

Ветреных дней оказалось четыре; во всех случаях дул сильный западный ветер.

Ниже нуля термометр опускался по утрам лишь 10, 11 и 18 октября на станциях Да-ши-ту (в 6 часов утра −1°), Сань-гоу-чуань-цзы (в 6 часов утра −6°) и Фоу-кан (в 6 часов утра −2,5°), всего же дней, когда термометр стоял на 0° и ниже нуля, насчитывалось семь. Максимум температуры (19° в тени) выпал на 4 часа пополудни 15 октября (в Джымысаре). Суточная амплитуда колебалась в (пределах 19° (15 октября, Гу-чэн – Джымысар) и 1° (10 октября, Да-ши-гу – Сань-гоу-чуань-цзы).