К утру, при ясном небе и полном безветрии, мороз достиг 19°; выпавший накануне снег блестел ослепительно и, одевая однообразным белым покровом равнины и горы, лишал нас возможности сделать правильную оценку сравнительной высоты этих последних; к тому же вдоль гребня Тянь-Шаня столпились ярко-белые облака, которые укрыли наиболее высокие из его пиков, и в их числе исполинский массив Дос-мёген.

Пройдя магистральный арык, орошающий оазис Тугурик, мы вскоре вышли на пустошь, которая только с юга опоясана была лесом, на севере же уходила в безбрежную даль. Судя по обнажавшимся из-под снега участкам голой земли, это была снова дресвяная степь. Тянулась она, впрочем, недолго, так как уже на девятом километре мы поравнялись с селением Ло-то-и, а затем вышли и к лесу, за которым широко разбросалось когда-то большое село Та-си-хэ. Оба селения стоят на арыках, выведенных, очевидно, из реки Сань-дао-хэ, которая протекает как раз между ними тремя еле сочащимися ручьями. Эта значительная в верховьях река здесь обмелела, отдав почти всю свою воду подгорным хуторам и селениям; впрочем, там мы видели ее в разгар лета, и тогдашнее стояние ее вод не может служить показателем ее зимнего уровня.

К западу от селения Та-си-хэ дорога вновь вышла на открытое место, среди которого лишь изредка попадались следы былого жилья. Им мы шли около 8 км до селения Боу-цзянь-дань, стоящего на арыках, выведенных из реки Син-ча-хэ. Здесь мы вступили уже в пределы Манасского оазиса, которым и шли до города Суй-лай на протяжении 12 км.

Со слов киргизов Валиханов говорит нам[325], что город Манас и урочище того же имени на верхнем Иртыше получили свое название от имени богатыря Манаса. Но предание это уже потому лишено фактической основы, что с наименованием «Манас» мы встречаемся на всем пространстве Азиатского материка от Бутана на востоке до Кавказа на западе.

Манасский оазис переполнен развалинами. Жилые усадьбы вкраплены в это море развалин лишь ничтожными островками и своей нищенской обстановкой свидетельствуют о недавнем его заселении. Крайне странно при этом дисгармонировали с окружавшим их запустением одиноко возвышавшиеся среди бесформенных масс глины пестрые «таны», неизвестно почему пощаженные дунганами, китайцами и туркестанцами. Один такой «тан», уже на въезде в предместье, особенно поразил меня своей величиной и превосходной работой: он был искусно составлен из цветных изразцов, чего я раньше нигде не встречал.

Манас, официальное название которого Суй-лай, состоит из трех примыкающих друг к другу и вытянутых вдоль реки с юга на север небольших городов.

Южный, административный и военный, занимает почти квадратную площадь и в стороне имеет не более полукилометра; его стены массивны и достигают 7 м высоты; ворот четверо, по одному на каждую сторону; они построены по общему типу и увенчаны обычными крылатыми деревянными башнями; южные всегда закрыты, а северные выходят в мусульманский город, занимающий еще меньшую площадь, чем военный; он сливается с третьим городом, представляющим в настоящем своем виде не более как стену, опоясывающую груды развалин. В этом третьем городе никто не живет, и совсем непонятно, почему китайцам вздумалось обводить стеной такой мертвый участок. Эта стена, как и старая, ветхая стена мусульманского города, подведена под высоту стены военного, но много ее тоньше и не снабжена башнями; ворота в ней без внутренних двориков и, за исключением южных, заделаны наглухо. Издали все три города сливаются воедино и представляют прямоугольник, имеющий в длинной стороне около 1490 м. С востока он отчасти заслонен предместьем, которое примыкает к стене среднего, мусульманского, города и представляет непосредственно продолжение его главной улицы, пересекающей город с запада на восток.

В этом предместье, застроенном танями, лавками со съестными припасами, кузницами и тому подобными заведениями, мы и остановились, посвятив остаток дня осмотру достопримечательностей города. Таких, впрочем, не оказалось. Манас выглядел таким же шаблонным городом, как и все виденные нами доселе в Китае. Население его нам определили в 8—10 тысяч, из коих большинство составляли китайцы; дунгане занимали большую часть пригорода, но жили и в мусульманском городе, в общем же число их не превышало 3–4 тысяч душ; таранчей же насчитывалось и того меньше, что-то около тысячи душ. Но если в городе китайцы и преобладали, то того же нельзя сказать об окрестных селениях, где первенство, без сомнения, принадлежало дунганам.

О Манасском оазисе китайцы пишут, что «его заливные поля славятся рисом»[326]. Действительно, рис составляет главную статью дохода местных жителей, которые посылают его не только в северные и восточные округа Джунгарии, но даже и за Тянь-Шань, в Хами и Турфан, где он с успехом конкурирует с лучшими сортами гаотайского и аксуйского риса. Другие же хлеба Манаса не находят себе спроса за пределами оазиса, если не считать случайных отправок пшеничной муки на урумчийский рынок и в горы, к калмыкам. Хорошо родятся в Манасе также кунжут (Sesamum indicum) и хлопчатник, но последнего почему-то разводят мало. Продукты этих растений, а также опиум и табак горных селений, имеют всегда обеспеченный сбыт на рынках Бэй-лу, и в частности в Урумчи.

Люцерны в Манасе не сеют, предпочитая кормить лошадей и мулов пересыпанным отрубями рубленым молодым камышом пополам с просяной соломой. Дыни и арбузы здесь второстепенного качества, винограда же не имеется вовсе. Говорят, он весь повымерз во время смут начала семидесятых годов. Тута (Monis alba) в окрестностях Манаса я также не видел, из чего приходится заключить, что даже в периоды своего процветания город этот не знал шелководства. Равным образом местные жители не были знакомы с культурой марены (Rubia tinctorum), разведение которой, встречая конкуренцию со стороны искусственного ализарина[327], заметно, впрочем, падает и в оазисах Восточного Туркестана.

Основание описываемому городу положено было в 1763 г. постройкой крепостцы на правом берегу реки Манас. Тринадцать лет спустя крепостца была упразднена, а на ее месте выстроен был уездный город Суй-лай[328]. Границами уезда служили на западе – р. Кунтун, на востоке – Лао-шань-хэ. В период мусульманского восстания Манас прославился своей геройской защитой; он пал, не исчерпав всех средств к зайщите, благодаря измене дунганина Мади, предавшего юань-шуаня Си китайцам.