– Сайет, слуги много чего слышат, – улыбнулась Локрида. – Сама я сплетничать не люблю, но решила, что вам про это лучше сразу сказать.

Слух об отъезде Форниды в Палтеш мгновенно разнесся по Бекле; и богачи в верхнем городе, и бедняки в нижнем городе оживленно обсуждали ошеломительную новость. Ясно было, что это событие наверняка скажется на жизни каждого жителя столицы. Благая владычица слыла женщиной решительной, дерзкой и отчаянной, а вдобавок – полной сил (к примеру, она сутками обходилась без сна) и способной на неожиданные поступки. Она была грозным противником, не терпела возражений и обладала невероятной силой духа, с честью выходя из любых испытаний, – об этом знали Кембри, Дераккон, верховный жрец, правители провинций и все остальные жители империи, даже малые дети.

Резонно было предположить, что Форнида уехала в Палтеш не потому, что соскучилась по родине. Очевидно, благая владычица преследовала какую-то цель, о которой простому народу оставалось только гадать; для них Форнида всегда была таинственной личностью, неустрашимым сияющим божеством, что вполне объясняло ее жестокость – ведь боги добрыми не бывают. Вдобавок общеизвестно, что героям и смельчакам всегда прощают их злодеяния. Однако же все соглашались с тем, что Форниду не следует избирать благой владычицей на третий срок – это равносильно богохульству. «Вряд ли ей хочется навлечь на себя гнев богов, – рассуждали бекланцы в нижнем городе, – а значит, она решила либо вернуться в Дарай и править Палтешем, либо занять какую-нибудь почетную должность – например, стать хранительницей священных статуй и фресок с изображениями богов». Разумеется, все хорошо помнили, как восемь лет назад она привела в Беклу войско, но считали, что подобного не повторится.

Ни Дераккон, ни Кембри такого мнения не разделяли. Они, как и остальные, даже не подозревали, что Форнида собирается уехать из Беклы, поэтому ее поступок их очень встревожил. Ясно было, что она что-то замышляет. Обитатели нижнего города не догадывались о злобном хитроумии и невероятной жестокости Форниды, а Кембри, прекрасно зная о пылком нраве благой владычицы, однажды сказал Дераккону: «Она в своей гордыне весь мир разрушит, себя не пощадит, лишь бы с врагами расправиться».

Дераккон, терзаясь мыслями о тайнах, известных Форниде, с трепетом ожидал, чем все это закончится. Он не мог заставить ее вернуться – благая владычица подчинялась воле богов, а не смертным правителям. Вдобавок, получив такой приказ, она ослушается из чистого упрямства. Что ж, вдруг это и к лучшему? Может, так безопаснее… Впрочем, безопасность – понятие относительное, когда речь идет о Форниде.

Майя, однако же, не обременяла себя подобными размышлениями. Узнав об отъезде Форниды, она с облегчением вздохнула, только сейчас осознав, какого страха натерпелась. Прежде ей было боязно обзаводиться новыми друзьями, устраивать пирушки, гулять по верхнему городу и наслаждаться славой, но теперь все изменилось. Для начала Майя позвала в гости тридцать человек – больше ее особняк не вмещал, да еще и слуг пришлось нанять. Среди приглашенных было несколько воинов, вернувшихся из Халькона в Беклу залечивать раны, но о своих боевых подвигах они рассказывали скупо и неохотно. По совету Неннониры и Отависы Майя стала приглашать к себе влиятельных поклонников и, хотя искусством беседы не блистала, слушать умела, а сочувствие и жизнерадостность, вкупе с красотой, делали ее приятной собеседницей. Таким образом она многое узнала о положении дел в провинциях и наконец-то поняла слова Кембри о том, что красавица может вызнать все, что пожелает. Кое-что из услышанного Майей помогло бы маршалу, но с ним она не встречалась с того дня, как пришла во дворец Баронов просить помилования Таррину, и больше не считала себя его осведомительницей, решив, что выполнила его поручение, переплыв Вальдерру. Вдобавок пересказывать подслушанное ей претило, да и подспудно она чувствовала, что Кембри потерял к ней интерес. Впрочем, это ее нисколько не волновало, как и то, что он хотел сделать благой владычицей не ее, а Мильвасену.

Итак, Майя безмятежно развлекалась, покупала роскошные одеяния, спала до полудня, устраивала званые обеды и ужины, приглашала в гости Саргета, гельтского торговца железом Бордена и прочих именитых Леопардов и наслаждалась упоительными звуками Фордилевой киннары – волшебные напевы разгоняли тоску и уныние. Каждое утро она просыпалась со счастливой мыслью, что все будет хорошо, а потом вспоминала о прахе Таррина, развеянном по ветру… Куда его унесло? На запад, к Субе, к Терекенальту – туда, где в неведомой дали ждал ее Зан-Керель… Ах, ее, Майю Серрелинду, спасительницу империи, подло обманула благая владычица, лишила ее того, что принадлежало ей по праву. И хотя Майя все невзгоды стерпела и славы добилась, в простом человеческом счастье ей отказано – не дано ей разделить ложе с любимым…

– Ах, Зан-Керель!

– Вы меня звали, сайет? – спросила Огма, входя в купальню, где Майя, полускрытая клубами ароматного пара, нежилась в благоуханной воде – нагая, как невеста, и одинокая, как вдовица.

– Нет, я задремала, вот мне и пригрезилось чудное, – ответила Майя, утирая мокрое лицо полотенцем. – Слушай, я хочу сегодня на рынок за шелком сходить, предупреди Бреро. Торговец откуда-то с юга товары привез, Отависа говорит, надо случаем воспользоваться.

– Что-то вы сами случаем не пользуетесь, сайет, – заявила Огма.

В воображении колченогой служанки, ошеломленной Рандронотом и его девятью тысячами мельдов («Верно, припрятала», – думала она), Майю осаждала целая толпа сладострастных правителей, советников, богатых торговцев и знатных поклонников, щедро награждавших верную прислужницу Серрелинды. Однако же Огма, не раз видевшая, как растрепанная и раскрасневшаяся Майя возвращалась в женские покои от Сенчо, недоумевала, отчего госпожа стала такой привередливой и не прельщается ни лиголями («Втрое больше сулят, чем любой бекланской шерне!»), ни возможностью выйти замуж за богатого и знатного господина. Что ж, объяснение напрашивалось само собой…

– Сайет?

– Да, Огма? – Майя встала из бассейна, отбросила за спину мокрые пряди и завернулась в полотенце. – В чем дело?

– А теперь вас благой владычицей выберут?

Майя изумленно посмотрела на нее.

– Ох, сайет, – испуганно пролепетала Огма. – Ну, на рынке все говорят… А еще вы…

– Пошла вон! – заорала Майя, отшвырнув полотенце. – Прочь ступай, кому говорят! Еще раз такое скажешь, я тебя в Зерай отправлю, поняла? В Зерай!

Огма неуклюже заковыляла к дверям купальни, а Майя бросилась на ложе и зарыдала, колотя кулаками по подушкам и ругаясь не хуже Оккулы.

«Случай решает все! – раздался в ушах голос Зан-Кереля. – Кто придумал в золотых кувшинках перед королем предстать? Да-да, я все помню, ничего не забыл. Майя, случай решает все!»

Чуть погодя Майя утерла слезы, оделась и задумчиво спустилась позавтракать в саду. Через полчаса, позабыв о торговце шелком, она улеглась в гамак, свесила ногу в росистую траву и погрузилась в размышления. Внезапно в сад вбежала Неннонира, шурша шелками и благоухая изысканными ароматами, кинулась к Майе, как гончая к любимому хозяину, стиснула ее в объятиях и осыпала горячими поцелуями. Майя с трудом высвободилась и спросила, что произошло.