— Требуется ли специальное приглашение?

— Вовсе нет. Туда может прийти любой лондонский лекарь. Но, если вам так хочется получить приглашение — что ж, я вас прямо сейчас и приглашаю, — приветливо откликнулся Руфус, и Роб с улыбкой поблагодарил его, а затем откланялся.

Так получилось, что в слякотный первый понедельник нового года он отправился к таверне Иллингуорта и оказался в компании двух десятков практикующих лекарей. Они сидели за столами, потягивали напитки, переговаривались и смеялись, а когда вошел Роб, стали исподволь с любопытством разглядывать его, как всякая компания разглядывает новичка.

Первым, кого он узнал, был Ханн, который при виде Роба помрачнел и прошептал что-то на ухо своему соседу. Но Обри Руфус, сидевший за другим столом, помахал Робу рукой, приглашая его к себе. Представил Робу четырех сидевших за столом лекарей, не забыл и им сказать, что Роб недавно приехал в их город и занялся практикой на улице Темзы.

Четыре пары глаз изучали вновь прибывшего с разной степенью мрачности и настороженности, подобно тому взгляду, которым встретил его Ханн.

— У кого вы были учеником? — полюбопытствовал коллега по имени Брейс.

— Учился я у лекаря Гепманна в городе Фрейзинге, в королевстве Восточных франков. — То была фамилия хозяина дома, где семья Колей жила во время пребывания во Фрейзинге.

— Хм-м-м, — протянул Брейс, явно не слишком доверявший чужеземным лекарям. — И долго ходили в учениках?

— Шесть лет.

От дальнейших расспросов их отвлекла поданная еда: пережаренная птица с пареной репой и эль — его Роб пил умеренно, не желая сразу выставлять себя на посмешище. После обеда выяснилось, что Брейс нынче вечером читает основной доклад. Говорил он о применении стеклянных банок и предупреждал коллег-лекарей, что оные надлежит хорошенько разогреть, ибо не что иное, а именно тепло, впитанное стеклом, притягивает к себе дурную кровь, заставляя ее скапливаться у поверхности кожи, а удалить ее позволяет последующее кровопускание.

— Вам следует наглядно показать пациентам свою уверенность в том, что повторяемые неоднократно банки и кровопускания принесут им выздоровление, дабы тем сообщить больным доброе настроение и веру в успех, — рассуждал Брейс.

Обсуждение было худо подготовлено, но из выступлений Роб сумел понять: когда ему было одиннадцать лет, он уже узнал от Цирюльника о том, как ставить банки и делать кровопускания, когда применять эти средства, а когда воздерживаться от них — узнал больше, чем многие из присутствующих здесь лекарей.

Лицей, таким образом, быстро разочаровал его.

Всех этих лекарей, казалось, занимает в первую очередь одно — вознаграждения и доходы. Руфус с завистью подтрунивал над председательствующим, королевским лекарем, именем Драйфилд, потому что тот каждый год получал жалованье и платье.

— Но ведь можно получать постоянное жалованье за лечение больных и при этом не состоять на королевской службе, — заметил Роб. Вот теперь он завладел их вниманием.

— Как такое возможно? — задал вопрос Драйфилд.

— Лекарь может работать в больнице — лечебном учреждении, цель которого состоит в лечении больных и достижении понимания природы болезней.

Некоторые смотрели тупо, ничего не поняв, но Драйфилд кивнул.

— Эта идея пришла к нам с Востока и постепенно распространяется. Мы уже наслышаны о больнице, недавно учрежденной в Салерно, и о давно существующем в Париже Отель-Дье. Позвольте, однако, предупредить вас: в Отель-Дье людей отправляют умирать и сразу забывают о них, это поистине адское заведение.

— Больница не обязательно должна уподобляться Отель-Дье, — возразил Роб, досадуя, что не может поведать им о маристане. Тут вмешался Ханн:

— Не исключаю, что такая система может действовать успешно в странах неразвитых, но ведь английские лекари обладают большей независимостью духа, они и свои доходы должны получать независимой деятельностью.

— Я полагаю, что медицина — это куда важнее, нежели просто доходы, — миролюбиво возразил ему Роб.

— Она значит меньше, чем доходы, — парировал Ханн. — Вознаграждения ныне не слишком высоки, а в Лондон то и дело прибывают босоногие новички. С чего это вы взяли, что медицина важнее доходов?

— Она есть призвание, мастер Ханн, — ответил ему Роб. — Все равно как глас Божий, призывающий иных людей служить в церкви.

Брейс испустил возмущенный возглас, но председатель, сытый по горло пререканиями, откашлялся.

— Кто предложит темы для обсуждения в следующем месяце? — вопросил он присутствующих. Наступила полная тишина.

— Давайте, давайте, каждый должен внести вклад в общее дело, — нетерпеливо проговорил Драйфилд.

Роб понимал, что на первом же своем собрании набиваться в докладчики не годится, но ведь никто больше не произносил ни слова, и наконец он решился заговорить:

— Я сделаю доклад, если будет на то ваше согласие.

У Драйфилда удивленно поднялись брови.

— И на какую же тему, мастер?

— Я буду говорить о лечении болезни, поражающей низ живота.

— Поражающей низ живота? Мастер… э-э-э, Кроу — так?

— Коль.

— Да, мастер Коль. Ну что же, вот и отлично, обсудим болезнь, поражающую низ живота, — заключил председатель.

* * *

Джулия Свейн, обвиненная в ведовстве, покаялась в совершенном преступлении. У нее на внутренней стороне нежной белой руки, чуть пониже левого плеча, обнаружили характерное для ведьмы пятнышко. Дочь Глинна дала показания: Джулия со смехом удерживала ее, пока с нею совокуплялся некто — как считала девушка, то был сам Сатана. Несколько жертв ведьмы обвиняли ее в наведении порчи. Уже будучи привязана к специальному сиденью, на котором ее должны были окунать в ледяные воды Темзы, Джулия решила признаться во всем и теперь изо всех сил помогала служителям церкви, искоренявшим зло. Рассказывали, что те подолгу допрашивали ее обо всем, что касается ведовства и применяемых ведьмами способов. Роб старался обо всем этом не задумываться.

Он купил себе толстоватую серую кобылу и пристроил ее в бывшие конюшни Эгльстана — теперь они принадлежали человеку по фамилии Торн. Кобыла была уже немолода и ничем не замечательна, но ведь ему не в конное поло играть на ней, убеждал себя Роб. Когда его вызывали к больным, он ехал верхом, а иные пациенты и сами находили дорогу к его дому. Время года было такое, что часто случались воспаления гортани. Роб, конечно, предпочел бы лечить их персидскими снадобьями: тамариндом, гранатами, растолченными в порошок винными ягодами — но приходилось делать снадобья из того, что имелось под рукой. А имелись портулак, вымоченный в розовой воде (он годился для полосканий воспаленного горла), настой сушеных фиалок, который помогал от головной боли и от жара, сосновая смола, смешанная с медом — ее ели, чтобы уменьшить кашель и образование мокроты.