его глаукому. Ник связался еще с офтальмологом доктором Мейером. Мейер сказал, что у Элвиса назревает глаукома на обоих глазах, что может обеспокоить Элвиса, когда он придет в себя, чтобы начать беспокоиться, но пока он еще слишком болен, чтобы вмешаться.

После нескольких дней лечения команда медиков почти управляла всеми реакциями их знаменитого пациента, и Элвис стал потихоньку поправляться. Они стали замечать некоторые симптомы активности (подергивание конечностей, бессонницу) и нежелание подчиниться больничному режиму (он посылал за гамбургерами, когда должен был придерживаться жидкой диеты, и исподтишка принимал снотворное из своих запасов, когда медсестра отказалась дать ему таблетку). После биопсии у него обнаружили в печени изменения, обусловленные приемом наркотиков.

Ник рассказал о своих подозрениях Джо, и они вместе отправились в Грэйсленд, чтобы найти в шкафчике в ванной Элвиса, что же он мог принимать. Они обнаружили три большие бутыли с разными видами снотворного, от которых доктор Ник сразу избавился. Доктор Финк предлагал перевести Элвиса в реабилитационный центр доктора Нотта. Элвис почти согласился.

За эти две недели Линда ни на минуту не отходила от него. «В первые ночи мне поставили раскладушку перед его кроватью, и он каждую ночь опускал свою кровать до моей раскладушки. Я соскальзывала, а он захватывал меня вокруг шеи и подталкивал обратно. Мы просто пытались оставаться как можно ближе. Наконец внесли койку и для меня. Ко мне стали относиться как к пациенту. Я никогда не снимала халат, и нянечки заходили и спрашивали: «Ну как сегодня наши пациенты?» Однажды я попыталась спуститься вниз к газетному киоску и оделась, а Элвис спросил: «Что ты делаешь?» — «Я только спущусь к газетному киоску». Он сказал: «О нет, дорогая, если я не могу одеться, ты тоже не можешь». Он заставил меня снова надеть халат и вернуться в постель. Он был как маленький ребенок, а я — его приятель. Я проходила тот же путь, что и он. Самые мои дорогие воспоминания о нем в больнице. Он был заботлив. Мы смотрели телевизор — увлеклись игровыми шоу. Даже после возвращения домой мы смотрели их».

Сонни и Джерри чередовались, оставаясь с Элвисом в комнате; его сводный брат Рики Стэнли приносил из Грэйсленла еду — чаще всего мясной рулет. А поздно вечером, когда все службы Мемфиса растворялись в воздухе, Элвис и Линда смотрели репортажи из детской. Сестры установили там камеру и махали ему оттуда: «Привет, Элвис». Они знали, как любит Элвис смотреть на маленьких детей в колыбелях и инкубаторах. «Был такой парнишка, который махал по — настоящему, после этого мы с Элвисом всегда так махали друг другу. Я потом разыскала этого парнишку, проследила за ним и купила ему в подарок обувь».

Постепенно все более — менее нормализовалось, хотя у больницы по — прежнему возникали проблемы с ее знаменитым пациентом, так как ежедневные анализы создавали дилемму, и врачи были вынуждены решать ее в полночь, чтобы не создавать лишнего шума среди персонала и пациентов. Когда Элвису стало немного лучше, он получил телеграмму от Полковника, в которой тот сообщал, что работает над сделкой с «Сахара Тахо». Элвис отправил ему ответ с поздравлениями и разрешением Полковнику подписать контракт от его имени.

Глава 15 ОБЕЗЛИЧЕННАЯ ЖИЗНЬ

(осень 1973 — декабрь 1974)

Плавное было просто — напросто поправиться. Эти два с половиной месяца, прошедшие после госпитализации, были самым длинным периодом непрерывной бездеятельности с тех пор, как два года тому назад он вернулся к полноценным живым выступлениям. Что еще важнее, этот период являл собой приверженность абстрактным идеям самодисциплины и умеренности, которые уже довольно долгое время отсутствовали не только в его жизни, но в самом образе его мышления.

Его болезнь напугала всех, не меньше других самого Элвиса, и он с усердием принялся играть роль добросовестного пациента. В первые три недели после того, как он вышел из больницы, доктор Ник заглядывал почти ежедневно — обычно прямо с работы. Элвис нередко уже вставал в это время, и они завтракали вместе в его спальне либо в комнате Лизы — Марии напротив, которую Элвис превратил в своего рода небольшую гостиную. Несмотря на все старания доктора Никопулоса довести до сознания прислуги значение диеты для здоровья Элвиса, ему не удалось ничего сделать: повара продолжали готовить все ту же пищу, что и раньше, а прислуга ее подавать, — так что «очень часто я заходил к нему во время трапезы только для того, чтобы съесть часть его порции, дабы не позволять ему объедаться». Убедившись, что нет никакой возможности заставить своего пациента отказаться от снотворного полностью, он прописал ему умеренные дозы препаратов — вальмида, валиума, плацидила, гикодана, — прием которых он поначалу пытался контролировать тем, что отмерял ему за один раз недельную порцию. Однако он сразу же уяснил себе, что неделя в мире Элвиса может проходить очень стремительно, а когда он попытался заручиться в этом вопросе поддержкой парней, то очень скоро обнаружил, что они не более устойчивы к силе убеждения, которой обладал Элвис, чем прислуга. На этом этапе он перешел на маленькие пакетики с лекарствами, которые ежедневно доставляли — и нередко самолично давали — он или его медсестра.

Нередко по вечерам заходил Вернон, и Ник становился свидетелем немногословного общения между отцом и сыном. Никто не беспокоился за Элвиса больше, чем Вернон; его первоначальное ощущение паники, инстинктивный страх, что его сына каким — то образом отберут у него, были совершенно очевидны, когда врач сказал ему, что Элвису придется лечь в больницу. И теперь испытываемое им облегчение, его благодарность за то, что его сына пощадили, столь же явно бросались в глаза. Для доктора Ника вся эта история многое прояснила. Проведя такое количество времени со своим пациентом в Лас — Вегасе и в гастрольных разъездах, он с удивлением открыл для себя мир Элвиса, в котором тот пребывал. Они проводили почти все свое время поначалу вместе в комнате Элвиса или Лизы — окна были закрыты алюминиевой фольгой, два телевизора на потолке и третий в изножье кровати создавали мягкий звуковой фон, а на тумбе для телевизора горели свечи, и только Линда иногда составляла им компанию. В комнате было полно книг, целые сотни, и по большей части они говорили об идеях, которые Элвис позаимствовал из этих книг, — абстрактных идеях о жизни и любви, посмертном существовании и реинкарнации. «Очень часто он просто запирался в своей