— Что, бишь, хотел сказать… а!.. Тебе приходила охота жениться… Гм!.. Верно, тебе надоела холостая жизнь, если ты влюбился в немку… Исходя из этого, ведь я не тиран — я подумал о твоей женитьбе и согласен на нее, только с тем, что я сам выберу тебе жену.

Стольник ожидал благодарности; он взглянул на сына, но тот молча продолжал стоять.

— Что ты скажешь на это?

— Не имею никакой охоты жениться, — отвечал Ксаверий.

Отец вспылил.

— А, вот как! — воскликнул он. — Понимаю! Это потому, что отец желает! Но если мне нравится, то я не стану спрашивать тебя и женю, потому что имею право и не позволю наступить себе на ногу, понимаешь?

Ксаверий, не желая бесить отца, молчал.

Здесь отец прочел ему целую проповедь об обязанностях детей по отношению к родителям, о немцах и поляках, о разнузданности молодежи и т. п. Сын слушал его терпеливо, затем поцеловал руку отца и ушел.

Стольник был печален, но стоял на своем. На следующий день приказал сыну ехать на Жлобы к хорунжему под предлогом обмена пшеницы на семена. Он дал ему письмо к Зерковскому. Ксаверий поехал; его приняли весьма радушно. Молодая девушка была здоровенькая, кругленькая и воспитанная по-домашнему; хозяйство, по-видимому, было очень большое. В гостиной хозяйка и дочь сортировали мотки ниток, привезенных от крестьян с деревни, вешали лен и раздавали его тем же крестьянам, нисколько не стесняясь и не стыдясь своего гостя. Сам хорунжий несколько раз ходил с ключами в амбары, не доверяя их людям. На дворе был разостлан лен, через открытые двери можно было заметить людей, приходивших за разными хозяйственными нуждами. Хорунжанка с любопытством смотрела на Ксаверия; мать — тоже. Говорили очень мало и то о посторонних предметах.

Его пригласили к обеду, который хоть и был приготовлен для гостя, но состоял из простых блюд.

Едва Ксаверий вернулся, как отец уже ждал его у порога. Он привез пробу пшеницы. Вечером он спросил о девушке и нравится ли она ему. Ксаверий промолчал.

С этого момента дело пошло наперекор. Отец, через каждые три дня, приказывал сыну ездить на Жлобы; иногда и сам ездил вместе с ним. Ксаверия сажали подле молодой девушки; но он был вежлив, и только. Рассчитывая на крепость и свежесть девушки, стольник ошибся и сердился. Через некоторое время он хотел обручить сына, но Ксаверий, привыкший к повиновению, бросился к ногам отца и решительно заявил, что не женится.

Сцена была ужасна: между ними произошла такая ссора, что даже вся прислуга сбежалась к дверям. Стольник кричал, сердился, краснел, бил кулаком по столу, но ничего не помогло. Долго после этого он не мог успокоиться и проклинал день и час, когда отдал Ксаверия ко двору, который испортил ему единственного сына и сделал из него человека, не понимающего, что ему нужно.

Обручение отложили на неопределенное время. Происходила борьба между энергией отца и настойчивостью сына. Наконец, Масловский заметил, что в его сыне течет его собственная кровь, и он пригласил для совета того же декана. Этот последний предлагал предоставить это времени; в сущности, иначе и нельзя было поступить, потому что стольник не хотел прибегать к крайностям.

Таким образом, жизнь Ксаверия сделалась поистине пыткой, и от его прежней веселости не осталось и следа. Он сделался молчаливым, мрачным, задумчивым, наконец, начал бледнеть и хворать; стольник, заметив это, струхнул не на шутку: — это был его единственный сын; — но все еще не хотел сдаться, несмотря на то, что любил его по-своему.

— Хоть бы его излечили эти немецкие амуры, — бурчал он про себя. — В сущности чего нельзя, того уж нельзя.

Он хотел отправить его под каким-нибудь предлогом для развлечения, придумать какое-нибудь лекарство, но ни он, ни декан не могли подыскать ничего подходящего.

Наконец, война кончилась, а вместе с этим настало время отъезда двора и баронессы в Дрезден. Ксаверий, несмотря на бдительность и строгость отца, тайно переписывался с ней и, получив письмо об ее отъезде, очень опечалился, так как после этого даже переписка с ней сделалась затруднительной. Стольник возрадовался, что немцы ушли в Дрезден.

Почти в то же время у соседа подкомория предстоял бал в честь его именин, на который съехались все окрестные шляхты; для угощения их был построен навес, поставлены столы на несколько сот человек и выкачено несколько сорокаведерных бочек вина.

Стольник был известнейшим любителем вина, точно таков же был и люблинский меценат Завистовский; оба были гуляки, каких мало. Они пили, соперничая друг с другом, находя особенные способы этого питья; на следующий день Завистовский лежал без движения, а стольник, выпив заупокойную чару, торжествовал; но, вернувшись домой, тоже заболел.

Он лечился огурцами, капустой, селедками, и на следующий день уж не встал, а через два дня лежал в горячке. Послали за доктором в Люблин; последний объяснил, что в этом случае медицина бессильна и только если у него здоровая натура, тогда он победит.

Через неделю ему сделалось хуже; ожидали кризиса, но вместо него пришла смерть. Почувствовав свою кончину, он послал за деканом, приобщился святых тайн, благословил сына и умер. О женитьбе не было речи.

Таким образом Ксаверий сделался сам себе господином. Проносив траур год и шесть недель и устроив свои наследственные дела, он отправился в Варшаву. Декан, который время от времени приезжал к нему наблюдать за ним, однако, ничего не мог заметить, и неизвестно, что он думал о нем.

Через некоторое время из Варшавы пришло известие, что Ксаверий уехал в Дрезден. Он прибыл туда в октябре. По случаю возвращения короля, в честь его, давались балы и устраивались различные развлечения.

Однако министр, как ни был он любим и в милостях у короля, теперь чувствовал себя не особенно ловко, не так, как прежде.

На протяжении всей повести мы не упоминали о том, что он враждовал с графом Вакербар-Сальмур, который ненавидел Брюля и вел с ним открытую войну. Он находился при курфюрсте. В течение семилетней войны Брюль вооружил против Сальмура Фридриха II, вследствие чего Сальмур был лишен свободы; но эта брюлевская интрига скоро открылась, Сальмур был освобожден и возненавидел Брюля. Брат курфюрста, Ксаверий, его родственники, друзья и сторонники Вакерборта, словом, все возненавидели его.

Молодая жена Ксаверия, Фридерика-Христина-Мария-Антония Баварская, была для него опасной соперницей. Молодость, талант, смелое стремление к власти, словом все обещало ей господство, и часы власти Брюля были сочтены. Она занималась живописью, была знатоком искусств, композировала и