наложило бы свой отпечаток на всю жизнь, что все будет делаться согласно следующему принципу: «законов человечности мы не знаем, но знаем закон сохранения существования, движения, идеи или осуществления этой идеи»[1991].

В конце ноября 1929 г. в газете «Народный наблюдатель» Гитлер писал: «Я понимаю каждого социал-демократа и каждого коммуниста в его внутреннем отвращении к буржуазным партиям. <…> У буржуазии действительно нет ни одной чертовской причины высокомерно смотреть сверху вниз на пролетария. Таким политически тупым, как большая часть немецкой буржуазии, он, несмотря на все марксистское заражение мозгов, тем не менее не является. В основе его политических действий лежит мировоззрение, пусть и безумное, но все же такое, в которое он верил»[1992].

В то время как Гитлер восхищался бойцовским идеализмом радикальных левых, к буржуазии он испытывал только презрение, пренебрежение. Он не испытывал опасений перед буржуазией, считая ее малодушной, слабой и вялой. И когда он вступал в союз с буржуазно-консервативными силами, то не вопреки, а именно имея в виду «слабость» этого класса, который он хотел заменить новой элитой.

По этим самым причинам не представляется убедительным тезис Нольте о том, что страхи угрозы, которые испытывала буржуазия перед лицом большевизма, были, мол, основным мотивом Гитлера, памятуя о котором его действия можно было бы понять лучше, чем это делалось прежде. И уж совсем неубедительна, например, характеристика, данная Нольте «гитлеровскому путчу» в ноябре 1923 г., целью которого было, по его мнению, «установление антипарламентской диктатуры для отражения этого нападения», а именно атаки коммунистов на буржуазную систему[1993]. Безусловно, в тактику Гитлера входило использование страха буржуазии перед коммунистическим переворотом, точно так же позднее он пытался также использовать в корыстных целях в качестве инструмента антисоветизм западных держав для достижения своих внешнеполитических целей. Однако судьба этого и без того «обреченного на гибель класса» была ему безразлична[1994].

В конце июня 1930 г. Гитлер написал в журнале «Иллюстрированный наблюдатель»: «Если бы большевизм уничтожил бы не лучшую расовую элиту, а только положил бы конец мразям из буржуазных партий, то тогда почти возникло бы искушение дать ему благословение»[1995]. Отто Вагенер, один из ближайших доверенных лиц Гитлера в 1929–1932 гг., написал в своих мемуарах, что Гитлер высказал от себя понимание того, что «большевизм просто уничтожил этих тварей [имеются в виду буржуазные либералисты]. Ибо они были бесполезны для человечества, были просто обузой для своего народа. Пчелы ведь тоже умерщвляют трутней, когда они больше не могут приносить никакой пользы пчелиной семье. Так что то, каким образом действовали большевики, вполне естественно»[1996]. Похожее заявление Гитлер сделал в октябре 1933 г., выступив против коммунизма: «…тогда уж не из-за 100 тысяч буржуа — и не имеет значения, погибнут они или нет…»[1997] В заключительной речи на имперском съезде НСДАП в 1936 г., центральной темой которого был антибольшевизм, Гитлер подчеркнул: «Когда-то в прошлом мы не отразили от Германии большевизм, потому что намеревались сохранить или даже воссоздать буржуазный мир. Если бы коммунизм на самом деле предполагал только некую чистку путем устранения отдельных гнилых элементов из лагеря наших так называемых верхних десяти тысяч или из лагеря наших не менее бесполезных филистеров, то на это можно было бы какое-то время совершенно спокойно взирать со стороны»[1998].

Конечно, Гитлер, выступая перед буржуазной аудиторией, умел ловко выделять антикоммунистические мотивы, чтобы создать впечатление, что он разделяет ценности и убеждения своих слушателей, происходящих из буржуазии. Известным примером является речь Гитлера в Дюссельдорфском промышленном клубе 27 января 1932 г.[1999], на которую марксистские авторы постоянно указывают как на «разоблачение» «истинной», а именно якобы прокапиталистической и антикоммунистической позиции Гитлера. Поскольку, как было показано, коммунистическая теория фашизма и тезисы Нольте по многим пунктам совпадают, то не вызывает удивления, что Нольте тоже прямо цитирует выступление Гитлера перед промышленниками как доказательство того, что «идеология Гитлера была в первую очередь негативно обусловлена оппозицией по отношению к Советскому Союзу и коммунизму»[2000]. У марксистских авторов и у Нольте эта речь оказывается вырванной из контекста. Упускается из виду, что Гитлер в первую очередь стремился не раскрыть свое мировоззрение промышленникам, а преследовал цель, отталкиваясь от их убеждений, ослабить те предубеждения, которые питали широкие слои предпринимательства в связи с антибуржуазной и антикапиталистической пропагандой национал-социалистов[2001].

Нольте считает, что для Гитлера и его сторонников «источником их самых сильных и стойких эмоций было „уничтожение национальной интеллигенции“, которое произошло в России и, как казалось, угрожало Германии»[2002]. Однако если проанализировать мотивы, бывшие побудительными у тех, кто позднее стал фюрерами национал-социализма, когда они присоединились к Гитлеру и его партии, то страху перед угрозой уничтожения со стороны коммунистов можно придать только второстепенное значение[2003].

Например, Фриц Тодт, а он был не какой-нибудь незначительной персоной, а одним из ведущих деятелей Третьего рейха, сосредоточившим в своих руках в 1941 г. столько государственных и партийных должностей, как никакой другой нацистский фюрер — за исключением Германа Геринга, — так вот он вступил в НСДАП вовсе не из-за того, что страшился коммунистической угрозы. Тодт, как утверждает его биограф Франц Зайдлер, «попал в окружение Гитлера не как роялист или империалистический реакционер, а по причине своих социальных и национальных взглядов. Иными словами, он присоединился к нацистской партии НСДАП с левых позиций, а не с правых. Вступление в партию таким образом тогда выбирали многие технические специалисты»[2004].

Рассматривая в общем и целом страх перед большевизмом в качестве самого серьезного мотива национал-социалистов, Нольте тем самым изначально исключает из рассмотрения важное течение в НСДАП, а именно крыло так называемых нацистских левых. В отношении тех национал-социалистов, которых можно отнести к этому направлению, ни в коем случае нельзя утверждать, что их центральным мотивом был антибольшевизм или опасение коммунистической революции. Отто Штрассер, например, высказал СДПГ, а он вначале состоял ее членом, упрек в том, что она предала рабочих во время Рурского восстания. Когда он примкнул к НСДАП, существенные черты его мировоззрения заключались в революционно-социалистической позиции и просоветских взглядах[2005]. Брат Отто Грегор, который в 1932 г. был рейхсруководителем организационно-партийной работы в НСДАП и самым могущественным человеком в партии после Гитлера, первоначально также выступал за союз с большевистской Россией. Место Германии, по его мнению, на стороне будущей России и колониальных народов. Отношения СССР с фашистской Италией показали, что во внешнеполитической сфере можно сотрудничать, если обе стороны воздерживаются от вмешательства во внутренние дела друг друга. Германия определенно имеет больше общих интересов с Россией, чем