очаровательные горничные – слушать, по-прежнему внимая каждому ее слову, будто стремясь запечатлеть его в своей памяти навеки. О чем же можно так долго говорить?

Не забывая дышать неглубоко и медленно, он сконцентрировал все внимание на других органах чувств и, напрягая все силы, попытался обострить восприятие. Его усилия довольно скоро были вознаграждены.

Следующая упавшая в чашу капля издала тихий, но отчетливый звук: хлюп!

Он едва удержался, чтобы не вздрогнуть.

И тут же до него донеслось пронзительное вз-з-з-з светящейся осы, задевавшей прозрачными крыльями за тонкие прутья клетки.

Хисвет откинулась назад, уперевшись локтями в постель, и серебристо прожурчала:

– Девочки, вольно!

Их внимание ослабло, правда лишь самую малость.

Она слегка похлопала пальцами по очаровательно округлившимся губкам, словно подавляя зевок.

– Бог ты мой, какая длинная и скучная получилась лекция, – посетовала она. – Но ты самым похвальным образом выслушала ее до конца, дорогуша Троечка, – обратилась она к темноволосой горничной. – И ты тоже, Четверочка, – к светловолосой. Взяв лежавшую рядом с ней на покрывале длинную шпильку с изумрудной головкой и повертев ее игриво в пальцах, она заметила: – Мне даже не пришлось прибегать к этому средству, чтобы разбудить ленивую мечтательницу или вернуть бог знает куда забредшие мысли.

Губы обеих девушек сложились в подобающую случаю улыбку, однако взгляд, брошенный на булавку, был довольно кислым.

Хисвет передала воспитательное орудие Четверочке, которая торжественно отнесла его в дальний угол помещения, к задрапированному сундуку со стоявшим на нем зеркалом. Среди выставленных на его крышке многочисленных баночек и бутылочек с разнообразными кремами и притираниями и шкатулок с драгоценностями была и черная овальная подушечка, из которой торчало множество подобных шпилек; их украшенные драгоценными камнями головки переливались всеми цветами радуги.

Тем временем Хисвет заговорила с Троечкой, которая немедленно вся обратилась в слух.

– Пока я говорила, у меня дважды возникало ощущение, будто за нами следят: то ли злобный разум, полный преступных замыслов и планов, – из тех, с кем имеет дело мой отец, – то ли наш враг, например какой-нибудь отверженный любовник. – Она обвела стены внимательным взглядом, слишком долго, как показалось Мышелову, задержавшись на том месте, где скрывался он. – Я должна подумать, – объявила она. – Дорогая Троечка, принеси выложенную серебром фигуру из черного опала, изображающую Невон, которую я называю Открывателем Пути.

Та послушно кивнула и направилась к тому же столу, от которого только что отошла Четверочка, разминувшись с ней на середине комнаты.

– Четверочка, дорогуша, – обратилась к ней Хисвет, – принеси мне стакан вина. У меня горло пересохло от глупых разговоров.

Горничная склонила белокурую головку и направилась к тому самому столику, позади которого, невидимый для них, находился в земляной толще Мышелов. Пока она, аккуратно вытащив пробку из графина, наполняла сверкающей жидкостью бокал, такой высокий и узкий, что он больше напоминал пробирку, Мышелов с удовольствием разглядывал ее. Белое платьице было застегнуто спереди на целый ряд больших круглых пуговиц из сверкающего черного янтаря.

Вернувшись к хозяйке, она, не сгибая спины, опустилась на колени и протянула ей освежающий напиток.

– Попробуй сначала сама, – приказала Хисвет.

Ланкмарские аристократы нередко отдавали слугам подобные распоряжения, поэтому Четверка ничуть не удивилась, а, запрокинув голову, влила струю золотистой жидкости между раскрытыми губами, не касаясь края бокала. Затем вновь протянула его хозяйке – на этот раз уровень вина в нем стал заметно ниже.

Хисвет приняла напиток со словами:

– Хорошо исполнено, Четверочка. В следующий раз не жди моего распоряжения – действуй сама. И можешь облизнуть губы в знак удовольствия.

Белокурая копна девушки нырнула и приподнялась в поклоне, точно поплавок на волне.

– Дражайшая демуазель, – донесся от туалетного столика голос Троечки, – я не могу найти Открыватель.

– Хорошо ли ты искала? – отозвалась Хисвет. В голосе ее прозвучала нотка недовольства. – Это продолговатая сфера в два больших пальца длиной, континенты выложены на ней серебром, города обозначены плоскими бриллиантами, а крупный аметист и бирюза отмечают Полюсы Смерти и Жизни.

– Дражайшая демуазель, мне знаком Открыватель, – почтительно ответила Троечка.

Хисвет, чей взгляд вновь вернулся к Четверочке, пожала плечами и, поднеся узкий бокал к губам, осушила его тремя глотками.

– Освежает. – И снова прижала пальцы к губам.

Скребущий звук привлек ее внимание к туалетному столу.

– Нет, не открывай другие ящики, – распорядилась она. – Там его нет. Поищи как следует в верхнем и найди его. Если нужно, выложи предмет за предметом все содержимое ящика.

– Да, демуазель.

Хисвет снова поймала взгляд Четверки, потом покосилась на озабоченно роющуюся в ящике Троечку, дернула плечиком и доверительно произнесла:

– Было бы очень неприятно потерять Открыватель, в высшей степени неприятно. Нет, дитя мое, не кивай. Троечке это идет, а тебе нет. Склони голову один раз, медленно, и скромно потупь глаза – вот так.

– Да, госпожа.

Плавный наклон головы был скромен, как у принцессы-девственницы.

– Как дела, Троечка?

Брюнетка обернулась на зов. Голос ее был едва слышен:

– Демуазель, я вынуждена признать свое поражение.

Выдержав долгую паузу, Хисвет задумчиво произнесла:

– Боюсь, дорогая Троечка, у тебя могут быть неприятности. Как старшая из горничных, ты несешь ответственность за всякого рода пропажи, недостачи и воровство. Не забывай об этом. – Помолчав еще немного, она вздохнула и, протянув пустой бокал другой горничной, добавила: – Четверочка, принеси мне упругое орудие воспитания.

Блондинка вновь скромно потупила голову, взяла бокал и, двигаясь намного резвее, чем раньше, вернулась к столику, поставила на него стакан, наполнила и потянулась за неведомо каким чудом державшимся в воздухе хлыстом. Тут-то его загадка и разрешилась: судя по легкому повороту кисти, с которым девушка взяла хлыст, он просто висел на небольшом крючке, остававшемся невидимым для Мышелова, так как был вбит в невидимую же стену.

События принимали интересный оборот, и он, наблюдая за происходящим из своего тайного укрытия, почувствовал истинную благодарность женщинам за то, что они отвлекали его от мыслей о собственной невеселой участи. Не первый день зная Хисвет, он мог с известной точностью предсказать, что будет дальше. Похоже, что темноволосой Троечке предстояло стать козлом отпущения и жертвой узкой кожаной полоски. Мрачно нависая над пестревшим украшениями туалетным столиком в своем черном платье, она походила бы на птицу дурных предзнаменований, если бы не большие белые пуговицы спереди, придававшие сцене оттенок комизма. Четверка снова нырнула перед госпожой на колени. Хисвет приняла у нее хлыст и бокал, милостиво бросив:

– Спасибо, милая. Вооруженная тем и другим, я чувствую себя намного лучше. Ну как, Троечка?

– Я подумала, демуазель, – подала голос та, – и вспомнила, что когда я вошла в комнату, то застала здесь Четверку: она скорчилась у стола и