В парижском дворце и в других королевских резиденциях Алиенора сумела добиться настоящей роскоши. Двор процветал. Вместе с собой молодая королева привела целую армию хорошеньких девушек, галантных сеньоров, а главное – трубадуров. Целыми днями в старинном капетингском дворце устраивали самые веселые ухаживания, а признания в любви журчали повсюду, словно дивный ручей. Кроме того, королева превратилась в законодательницу мод.

До ее появления все дамы одевались в просторные одеяния, напоминавшие античные тоги. Но в последнее время купцы, благодаря крестовым походам, завезли с Востока новые ткани и поведали о новых фасонах и нарядах. Быстро сориентировавшись во всех этих новшествах, Алиенора принялась за усовершенствование костюмов. С платьями-мешками и драпировками а-ля римский консул было покончено! Однажды утром королева появилась в парадной зале в совершенно новом платье из шелка, обтягивающего ее тело до бедер и расходящегося книзу длинными фалдами. Сбоку можно было увидеть большой разрез, через который была видна нижняя юбка. Рукава расширялись с локтя, а предплечье было покрыто дорогой тканью… Естественно, новая модель произвела фурор.

Однако тут же возникла настоящая проблема: все это идеально подходило обладательницам хорошей фигуры, для тех же, у кого такого богатства не было, новая мода стала настоящей катастрофой. Но королева постаралась уладить и эти небольшие трудности. Она предложила под платьем толстушек устроить нечто вроде плотного корсажа, позволявшего поддерживать пышные формы. Короче говоря, Алиенора превратила Париж в признанную столицу моды!

Это могло продолжаться десятки лет, но однажды, откликнувшись на призыв вдохновенного Бернарда[187], король решил пойти в крестовый поход на Святую землю, чтобы освободить от неверных могилу Христа. Алиенора узнала о его намерении взять ее с собой и приняла его с восторгом! Обладая живым воображением, она уже видела себя купающейся в лучах опьяняющей славы.

Начало путешествия – изнурительная дорога по разгромленной Европе до столицы Византии – стало настоящим кошмаром. Однако в Константинополе они обрели рай: на каждой вещи, на каждом человеке там сверкало золото. Там Алиенора соблазнила императора Мануила, красавца-грека, проницательного и хитрого человека, который приложил все усилия, чтобы удержать королеву Франции возле своего трона.

Возможно, Алиенора и согласилась бы на такую второстепенную роль, если бы она не стремилась в Антиохию. Антиохия была секретной, но истинной целью ее путешествия, так как там правил ее молодой дядя Раймон де Пуатье. Еще с детства Алиенора обожала Раймона, одного из самых привлекательных мужчин того времени. И она вновь отправилась в путь.

На этот раз французов ждало еще больше трудностей. Сотни раз им казалось, что они гибнут в невиданной жаре пустынь, которые им приходилось пересекать, а в горах, преследуемые турками, они попадали в смертельные ловушки. Но вот наконец и Антиохия, наконец – Раймон… Великолепные Оронтские сады, оливковые леса, светлые воды, дворцы, утопающие в свежей тени деревьев, спокойная жизнь на востоке… и глаза Раймона. Сколько в них виделось счастья!

Со своей стороны, принц Антиохии тоже сохранил воспоминания о хорошенькой девочке. Сейчас же он увидел перед собой взрослую женщину, и причем – весьма соблазнительную. И произошло то, что и должно было произойти: между дядей и племянницей возникло нежное чувство, что и спровоцировало скандал. Между супругами разыгралась страшная сцена, первая за всю их совместную жизнь, и жестокая правда отдалила Людовика от жены. Собрав силу воли и гордость в кулак, король Франции отправился в Иерусалим, чтобы исполнить свой обет. Алиеноре было приказано последовать за ним.

По возвращении в Европу они остановились в Риме, где папа Евгений IV, наслышанный о скандале в Антиохии, уже поджидал королевскую чету. Монарху он заявил: «Лишь тот, кто умеет прощать, может надеяться быть прощенным». Королеве он сказал: «Искреннее сожаление о совершенной ошибке всегда помогает ее исправить». Было заключено временное перемирие, и следующую ночь Людовик провел в спальне Алиеноры.

Однако разверзшаяся между ними пропасть продолжила углубляться. Ничего не поменялось к лучшему даже с рождением второй дочери (у Алиеноры до поездки уже была одна девочка), ибо, как говорил хронист Гийом Тирский, нашлось немало дворян, которые сомневались в законнорожденности этого младенца: «Не представлялось возможным признать законным отпрыска этой развратной женщины». Король вынужден был дать решительный отпор сплетням, те становились все более откровенными. Быть может, он сумел бы закрыть рты злопыхателям, если бы не смерть главного министра де Сюже (королева всегда его ненавидела), после которой и была исполнена отходная по королевскому браку. Вернувшись из путешествия, супружеская пара остановилась в Божанси.

Но вернемся теперь в тот серый вечер, в большой зал замка. После нескольких часов томительного ожидания Алиенора увидела наконец, как к ней направились архиепископ Санский и другой прелат в сопровождении двух баронов, самым важным из которых был Ги де Гарланд, один из редких сторонников Людовика VII. Они пришли, чтобы сообщить Алиеноре, что ее участь решена и что отныне она больше не является королевой Франции.

«Они напустили на себя глубокое сожаление, – рассказывает хронист, – ибо в глубине души сознавали, как это тяжело – потерять власть, семью, корону. Тем более что бедная женщина тут же рухнула без чувств с кресла, на котором сидела, и провела следующие два часа в молчании. А придя в себя, она долго не отводила светлых глаз от тех, кто принес ей эту сокрушительную весть».

Действительно ли удар был столь сильным или же Алиенора решила разыграть комедию? Возможно, она была раздавлена, ибо ее гордость и самолюбие были сильно уязвлены, когда она узнала, что все эти ничтожные священники и бароны осудили ее, вынесли приговор и нахально выбросили ее, королеву, чьи гербы были украшены гордыми орлами…

Будь ее воля, она не задержалась бы здесь больше ни на минуту. Не страшась темной ночи и сильного ветра, она со своей свитой покинула Божанси, отправилась в свой родной Пуатье, где не теряла времени даром: несколько недель спустя она стала женой Генриха Плантагенета, графа Анжуйского, своего соседа, который, правда, был моложе ее на целых десять лет. Это был брак по любви с первого взгляда, которому предстояло стать браком политическим, ибо Генрих чуть позже был провозглашен королем Англии. Вот такая ирония судьбы! И все же этот брак был счастливым лишь какое-то время. Потом в своих письмах отвергнутая, обманутая, притесненная, заключенная в тюрьму чужестранка, та, которая некогда гордо носила имя Орлицы двух королевств, писала: «Королева Англии проклята Богом…» При ней треть Франции стала английской на целых три столетия и были посеяны первые зерна Столетней войны.

Ту,