Едва забрезжил рассвет, как широкие улицы Рассахщи-столицы заполнились празднично одетыми наггеварами – господами и слугами; вольноотпущенными рабочими и рабами – тигримами, бокрами и руннэ. Рабы подметали, орошали водой и усыпали цветами улицы. Рабочие следили за порядком и перевозили товар, а слуги – собирали информацию для господ. На улицах разворачивали торговые палатки. У водоёмов, на обширных газонах, разбивали пёстрые шатры с угощением для гостей столицы.

Эшесс разглядывал толпу на площади… Всего лишь зеваки. Их разгонят перед началом церемонии и выдворят на прилегающие улицы, когда станет прибывать знать. И простые обыватели смогут любоваться церемонией на проспектах – через огромные шаровизоры, установленные в конце тротуаров и на перекрёстках.

Церемония чествования императора, ритуала Пробуждения избранных и подношения даров продлится до обеда. Затем состоится парад, когда император проедет по главным улицам столицы, а вечером – пиршества для знати; ярмарка и аттракционы для народа…

Ныне совершится давно задуманное. В числе семей, выбранных для ритуала Пробуждения, займёт почётное место и род Шуон-чи. Император постановил следовать древнему правилу: «Одна рука карает, другая – милует». С подачи иситар-сита, разумеется.

– «Истинное правление отмечено великодушием», – преклонив колено перед наггер-апа, Эшесс повторил изречение давно почившего прародителя императора – Великого Нагга-философа.

– Я приму твой совет, дабы возвеличить правление, – благодушно отозвался император, возложив ладони на голову дитя, и погладив жалом свой растущий живот.

На деле же Эшесс преследовал собственные интересы. Вернее, отдавал последний долг Шэгши. В свой сэптим император самолично вдохнёт жизнь в яйцо убитого им донора, сам того не подозревая. Шинари – нанула[12]Шэгши согласилась подложить яйцо вместе с двумя своими. Эшесс принёс яйцо в дом Шуон-чи и лично сообщил Шинари горькую весть.

Вдоволь наплакавшись и накричавшись, она злобно прошипела:

– Я найду этого ублюдка ссаламина, кем бы он ни был, и натравлю на него нассар-нола…

– Бойся вершить самосуд, – предупредил Эшесс, – если хочешь жить. Мы сами найдём его, а император накажет, по законам Империи.

– Ты не понимаешь! – из глаз Шинари брызнули ядовитые слёзы. – Он сломал…Нет! Уничтожил Шэгши… Она не просто была моей нанулой. Нас пробудили в один сэптим. Мы одновременно вылупились из яиц, росли вместе… Я уверена, этот подлец обманул бедняжку, соблазнил. Она была такая доверчивая… Или вынудил угрозами! Иначе, Шэгши рассказала бы мне.

– А если она любила его? – тихо откликнулся Эшесс. – И не хотела неприятностей им обоим.

Шинари свирепо уставилась на него, утирая слёзы.

– А почему же он не защитил её?! Не отомстил?! – подозрительно оскалилась змейка, так непохожая на бедную возлюбленную заламина-нагги. – Зачем ты сохранил яйцо? Разве не тебя послали всех изничтожить…

– Я – иситар-сит, – с достоинством ответствовал Эшесс. – Долг перед наследником вынуждает меня исправлять ошибки императора. Да, я счёл разумным сберечь точную копию Шэгши, как единственную нагари из потомства, в залог вашей преданности будущему императору… Скоро наггеши родится.

Глаза Шинари заинтересованно расширились, слёзы мгновенно высохли.

– И, ежели ты, – продолжал заламин, – Шинари из рода Шуон-чи обязуешься сохранить в тайне мой визит и вырастить нагари своей нанулы, как собственное дитя, то… Обещаю, в ближайший сэптим императора твой клан удостоится милости пробуждения. Я сам позабочусь об этом.

И ни слова о том, что он предупредил Щитора, и нассар-нола удалось спасти часть нассаримов из кладки Шэгши.

Эшесс задействовал все прошлые связи и раздобыл термостойкую растительную краску – замаскировать яйцо Шэгши расцветкой Шинари. Краска устоит перед термическим дыханием и не причинит вреда зародышу. Потом, конечно, облезет и рассыплется, но её хватит ровно на столько, чтобы никто не догадался…

– Иситари-сит… Г-господин?… – отвлёк заламина от раздумий негромкий запинающийся голос.

Эшесс обернулся и увидел совсем юного шадди, нерешительно топчущегося чуть поодаль.

«Сколько ему? Сэптимелей одиннадцать-двенадцать?»

Младший единокровный, последнее дитя С-Рэшаша перед явлением наследника. Очевидно, что после него Великий Нагг очищался впустую… Нежеланные воспоминания накрыли Эшесса…

«Доминик!»

Всё-таки заламин сильно привязался к мальчишке и долго оплакивал его сердцем… Второе сердце будто умерло тогда, вместе с ней, оскорбившей и предавшей его любовь… Иситар-сит стряхнул воспоминания как росу с листа и спросил переминавшегося с ноги на ногу шадди:

– Чего тебе?

– Пора облачаться, господин, – испуганно напомнил тот.

Эшесс хмуро глянул на внушительный манекен с тяжёлыми одеждами: отделанной жемчугом накидкой, поясом и нагрудными лентами, расшитыми золотой нитью с измариллами. Обязательное облачение иситар-сита для церемонии… Вот уже несколько сэптов Эшесс выполнял обязанности иситар-заламина императора, но лишь сегодня на церемонии Великий Нагг объявит об этом всем…

«Роскошное одеяние».

Заламин-наггир знал, какое оно тяжёлое, из-за вплетённых в ткань металлических пластин и колец. Когда-то сам помогал облачаться Зерассу…

– Принеси, – велел Эшесс заламину-шадди.

Подросток робко приблизился к манекену, совсем теряясь на его фоне, какой-то мелкий и хрупкий даже для своего возраста…

«Н-да… А С-Рэшаш, похоже, вырождается».

Это рано или поздно случалось со всеми наггами.

– Как тебя зовут? – спросил Эшесс, когда ребёнок тонкими руками потянул на себя наряд, пробуя снять его с манекена.

– Тонишш, заламин-наггир…

«Наверное, я ошибся с возрастом. Ему сэптимелей девять, не больше».

– Принеси, Тониш! – распорядился принц-заламин.

Надлежало понять, чего стоит этот изнеженный шадди.

Ребёнок кое-как стащил облачение, тут же уронив ленты, пояс… Торопливо подобрал и, еле удерживая накидку, поволок её к старшему, замирая от ужаса. Заламин-наггир имел право и наказать за неловкость…

– Подними, – равнодушно приказал Эшесс.

Тониш сгрёб тяжёлое облачение в охапку и упал, зацепившись за ленты. Эшесс вздохнул и направился к нему, а шадди, парализованный ужасом, уставился на иситар-сита, стоя на коленях. Заламин-наггир приблизился и взглянул на единокровного сверху вниз. Тот боязливо сжался под суровым взглядом.

«Ясно. Никто до сих пор не забрал этого задохлика от адзифы-моа, – догадался Эшесс. – Пора исправлять ситуацию. Переселить его в казармы для заламинов-шадди?… Затравят неженку… Ладно, сам буду его тренировать»