Илья сел и продолжал, улыбаясь, смотреть на учительницу.

– Я не понимаю… – растерянно проговорила она.

Илья развел руками:

– В России неизбежна новая революция.

Класс зашумел. Он весь был на стороне Ильи.

– Ура! Революция!

– Будем Зимний брать!

– Не Зимний, а Кремль! Ур-ра!

– Но вы практически не жили при советской власти, а я жила. – Геля попыталась призвать учеников к благоразумию, но они не слышали.

– Вы пожили, дайте нам пожить!

– За-мол-чи-те!!! – закричала Геля и трижды сильно и громко стукнула ладонью по столу.

Стало тихо. Школьники смотрели на учительницу с удивлением. Кажется, такой они ее еще не видели. И вдруг девочка с ангельским лицом и ясными детскими глазами поднялась и спросила высоким, чистым голоском:

– Ангелина Георгиевна, вы залетели?

Геля не поняла. Школьники же поняли все.

– Беременная, беременная, беременная… – бормотали они, уставясь на живот учительницы, и засмеялись, заржали – открыто и издевательски.

– Дегенераты! Кретины! Уроды! – истерично закричала Геля и выбежала из класса.

После того случая Геля больше не появлялась в школе, жила безвыездно в своем «царском селе». Странно, но школьники не особо об этом жалели и почти не вспоминали свою любимую учительницу.

Глава девятнадцатая. КАК ПАВКА ПОПУ МАХРЫ В ТЕСТО НАСЫПАЛ

Явочное место они устроили за городом, в заброшенном пионерском лагере, выходящем на берег Дона. Ветер, не стихающий даже на закате, покачивал ржавый, без флага, флагшток.

Анджела Дэвис лежала на животе на дощатом квадратном возвышении, болтала в воздухе ногами и читала «Как закалялась сталь». Она была в купальнике и делала вид, что загорает.

Ким вышагивал внизу по периметру квадрата – то по часовой, то против часовой стрелки, бормоча и шлепая себя по голове какой-то брошюрой.

Илья находился чуть поодаль. Привязав к кусту акации бечевкой теннисный мяч, он ударял по нему рукой и при приближении мяча к лицу уклонялся, как от удара, то влево, то вправо, стараясь не закрывать при этом глаза и даже не моргать.

Солнце росло, собираясь на ночлег где-то за Доном. Внезапно в той стороне гулко ухнул взрыв, Илья вздрогнул от неожиданности и прозевал мяч, который ударил его в лоб.

– Чёрт, – досадливо проговорил Илья и услышал смех.

Смеялся Ким, смотрел на него и смеялся, впрочем, совсем не зло. Анджела Дэвис оторвалась от книги и глядела удивленно из‑за плеча.

– Испугался? – спросил Ким. – Это браконьеры рыбу глушат. Я в прошлом году тоже браконьерил. Мамке два года зарплату не платили, все, что могли, продали, одни макароны ели. А сестренка их не ест, она же балериной быть мечтает. Ну, я пошел браконьерить. Сами рыбу ели и продавали еще. А сестренка знаешь как стала танцевать… Рыба – полезная!

– Где взрывчатку брал? – продолжая хмуриться, спросил Илья.

– Ха, взрывчатку! Да у нас на базаре атомную бомбу можно купить! – хвастливо ответил Ким и прибавил уже серьезно: – Только дорого.

Атомная бомба Илью не интересовала.

– Ты выучил? – спросил он строго.

Ким подумал и решительно кивнул.

– Отвечай, – предложил Илья.

– Это… – глухо заговорил кореец, раскачиваясь и закрыв глаза. – Первый удар – в январе 1944 года…

– Громче! – раздраженно потребовал Илья.

– Первый удар – в январе 1944 года под Ленинградом! – отрапортовал Ким громко, но продолжил вновь глухо и еле слышно: – Второй удар – освобождение Правобережной Украины. Третий удар… Это… Ну… Как его… – Ким замялся и замолчал.

– Третий сталинский удар: апрель – май сорок четвертого года. Освобождение Крыма. 4‑й Украинский фронт. Генерал армии Толбухин, – отчеканил Илья и взглянул нетерпеливо на Кима: – Четвертый?

– Четвертый… – повторил соратник.

Возникла напряженная тишина, и в этот момент засмеялась Анджела Дэвис, вначале тихо, а потом захохотала. Она даже перевернулась на спину и стала взбрыкивать ногами – так ей было смешно. Глядя на девушку, Ким прыснул в ладонь и виновато покосился на Илью. Тот сначала нахмурился, но не выдержал и улыбнулся.

Анджела Дэвис села, свесив ноги, и объяснила:

– Смешно… Как Павка попу махры в тесто насыпал…

Ким хихикнул, а Илья – тот, кажется, не поверил своим ушам.

– Как Павка попу махры в тесто насыпал? Да это же… на второй странице… – возмущенно говорил Илья, подходя к девушке. – Ты… ты же говорила – дочитываешь…

Он выхватил из ее рук красный томик.

– Дочитывала! Я первую страницу дочитывала! – высоким скандальным голоском возразила Анджела Дэвис и обиженно отвернулась.

– Чё-ёрт… Чёрт бы вас побрал, – растерянно бормотал Илья, переводя взгляд с мулатки на корейца. – Ты не можешь выучить десять сталинских ударов… А ты… Ты не можешь прочитать «Как закалялась сталь». Да вы никогда не станете коммунистами! – закричал он.

Соратники виновато понурились. Илья поднял том Николая Островского над головой и воскликнул:

– Это же великая книга, понимаете?!

Ким сделал вид, что понимает.

– Не понимаю, – искренне и нахально призналась Анджела Дэвис. – Чего в ней такого великого?

– Всё! Понимаешь, всё! – закричал Илья. – Каждая страница, каждая строчка, каждое слово! Вот ты смеешься: Павка попу махры в тесто насыпал, да?

– Да.

– А в какое тесто?

Анджела Дэвис пожала плечами.

– В пасхальное! А ты знаешь, вы знаете, что такое пасхальное тесто?

Анджела Дэвис не знала. Ким знал.

– Это когда на Пасху куличи пекут. Мамка всегда на Пасху куличи пекет. И тесто делает сладкое такое, – волнуясь, ответил он.

– А что значит это тесто, знаете? – победно продолжал Илья. – Тело Христово – вот что! Бога, значит! Павка в Бога махры насыпал! Почему поп так и возмущался, почему Павку из школы выгнали… А теперь подумайте, почему именно с этого начинается «Как закалялась сталь»? Да потому, что коммунист в первую голову от Бога должен отказаться! Это – первое. Это – главное. А потом уже остальное.

– Что остальное? – упрямо спросила Анджела Дэвис.

– Например, любовь. От нее он тоже отказался ради революции! Вспомни Тоню Туманову… Тьфу, чёрт, ты ведь дальше не читала! Кстати, верите ли вы в Бога?

Анджела Дэвис хмыкнула, поежилась и, одеваясь, стала рассказывать:

– Мне бабка один раз сказала: «Если ты в церковь пойдешь, я тебе голову оторву». Я тогда сразу собралась и пошла, а навстречу мне Ирка Мухина: «Куда идешь?» Я говорю: «В церковь». Она говорит: «Не ходи. Я пошла перед экзаменами, думала, поможет, а меня поп к себе домой позвал видик смотреть». Ну я – поворот на сто восемьдесят градусов…