не было одновременно с признанием ее пользы. Но признание полезности или вреда науки во всякое данное время может зависеть только от воли живущих в это время или от воли тех, кому они предоставили право и власть заботиться о своей пользе. Следовательно, все стеснения науки, когда-либо происходившие и когда-либо имеющие произойти, справедливы. Вот ряд положений, необходимо вытекающих из взгляда на науку, как на явление, не носящее в самом себе своего значения. Всякая попытка выйти из этого круга положений будет напрасна. Они вытекают из утилитарно-политического взгляда на науку, как теоремы геометрии вытекают из ее аксиом, и не существует правильной мысли, которая могла бы их опровергнуть.

Таким образом, если бы удерживать установившийся взгляд на науку, как на нечто служебное, как на ancillam vitae, то было бы необходимо отказаться от ее свободы. Но истина состоит в том, что этот взгляд есть заблуждение и что оно могло возникнуть только в жизни общества, в котором не существует науки, но только нечто сходное с ней, а следовательно, не может существовать и правильного понимания ее. Этот взгляд необходимо исчезнет, едва пробудится общество к науке. А с его исчезновением утвердится незыблемо и идея свободной науки, основанная уже не на безотчетном желании, но на сознательном убеждении.

И в самом деле, наука, как понимание, есть процесс свободнонеобходимый по своей природе и происхождению. Но если мы рассмотрим эти два свойства его в их взаимном отношении, то увидим, что они связаны между собою причинною связью: понимание есть процесс свободный, потому что оно есть процесс необходимый, и, чем полнее эта необходимость, тем полнее эта свобода. Но необходимость науки, как развивающегося процесса понимания, безусловна и всесовершенна; потому что этот процесс восходит, как к своей причине, только к одному строению разума, и раз это строение существует, существует и он: наука дана в разуме, как следствие дано в причине. А поэтому и свобода ее от всего, лежащего вне разума, безусловна и всесовершенна: она ни к чему не имеет отношения в жизни, ни с чем не связана причинною связью, а поэтому ни от чего не зависима.

Будучи процессом внутренно необходимым, понимание по отношению к создающему его есть деятельность непроизвольная. Непроизвольно же совершаемое человеком не может подлежать осуждению. И поэтому наука, будучи свободна от явлений жизни, свободна и от суда человеческого.

В этой непроизвольной деятельности человек выполняет не свое желание, но требование того, что есть первоначального в его природе. Строение же этой первоначальной природы определено не им самим, но создавшим эту природу. И поэтому, стремясь к пониманию, человек выполняет не свою волю, но повинуется воле создавшего его. И следовательно, все, стесняющее процесс понимания, есть возмущение против Творца человеческой природы.

И так как это стремление предустановлено для человека в его природе и, понимая, он выполняет свое назначение на земле, то все, препятствующее этому пониманию, отклоняет его от его назначения. И поэтому как тот, кто сам в себе почему-либо подавляет этот дух исследования и изыскания, так равно и тот, кто в другом подавляет его, мешая проявлению этого духа разумения, одинаково стремятся отклонить человека от его назначения и восстают против воли того, кто указал ему это назначение.

Но всякая воля и сила имеют только две опоры: волю человека и волю Создавшего его. Атак как в стремлении к пониманию человек проявляет и свою волю, и волю Творца своей природы, – у последнего же не может быть двух противоположных желаний, но только одно, несомненно проявившееся в создании одинаковой природы всем людям, то очевидно, что человеческое понимание опирается на обе опоры, стесняющее же его не имеет под собою ни которой из них.

Это значит, что в природе вообще не существует силы и права, могущего стеснить разум и науку; и самая попытка к этому есть возмущение против человека, природы и Того, кто создал все.

Так как понимание всецело определено человеческою природою, то очевидно также, что правила, определяющие в обществе произвольно-совершаемое, не касаются и не могут коснуться его. Как не может быть предметом правила то, чтобы с возрастом человека лета его увеличивались, ни то, чтобы они уменьшались, так точно не может быть предметом регулирующего правила наука как понимание.

Наконец, так как в природе человека лежат не самые истины, но только стремление и способность находить их, и, следовательно, воля Создавшего его хотела, чтобы он сам трудился в их отыскании, то ясно, что все сказанное переносится с найденных и установленных истин на самое искание истины, с результата на процесс, его подготовляющий. И таким образом, печать высшего освящения, какое существует на земле и в жизни, освящения воли, создавшей человека, кладется на самые усилия человека найти истину, со всеми теми состояниями и свойствами его разума, которые обусловливают образование науки: на дух бескорыстного сомнения и на жажду проникнуть во все, скрытое от человека.

Когда я понимаю, я не имею отношения ни к людям, ни к жизни их; я стою перед одною моею природою и перед Творцом моим; и моя воля лежит в воле Его. В это время Его одного знаю и Ему одному повинуюсь; и все, что становится между мною и между Творцом моим, восстает против меня и против Творца моего.

II. Выведенное отношение науки к природе человека и к его жизни и воли человека к науке справедливо не относительно всякой науки; оно касается только науки ищущей и не распространяется на науку неищущую.

Под наукою ищущею я разумею науку чистую, возникающую из сомнения как причины своей и развивающуюся через пытливость как движущую силу свою; под наукою же неищущей я разумею науку, существующую как занятие, наполняющее досуг человека и доставляющее удовольствие ему. Иногда последняя называется ученостью или образованностью, смотря по тому, преобладает ли в ней трудолюбие над удовольствием или удовольствие над трудолюбием. Она сопровождается появлением обширных литератур и особенных учреждений, помогающих заниматься этими литературами.

Наука ищущая всегда стремится дать достоверное и твердое разрешение чему-нибудь, волнующему и тревожащему человеческий разум; и поэтому она творчески развивается по мере тех вопросов, которые пробуждаются в человеческом разуме; наука же не ищущая, как удовольствие и наполнение досуга, не имеет этой цели. В ней нет того особенного страдания разума, о котором было говорено выше, и потому нет настоятельного стремления придти к безусловно-твердому решению чего-либо. Поэтому она не развивается и не совершенствуется, хотя постоянно увеличивается через возрастание и числа занимающихся ею, и количества трудов их.

Вообще говоря, она не имеет объектов изучения и занимается не миром