чтобы никакие заботы не отвлекали их от уединенного труда. Но странное явление замечается повсюду: наука падает неудержимо, творчество видимо иссякает в ней, дух исследования и изыскания готовится замереть с жизнью немногих еще оставшихся представителей старой науки. И те жертвы на пользу ее, и то благоговейное уважение, которые несут и которое оказывают ей народы и государства, уже не награда за то, что совершает она, но воспоминание о том, что она совершила некогда: в ней уже нет жизненности, и только тени великих двигателей ее великого прошлого охраняют ее от всеобщего отчуждения и пренебрежения.

И это явление понятно. Можно ли открыть что-нибудь, не ища? Можно ли искать чего-нибудь без интереса найти? И когда нет этого интереса, пробудится ли он, если для него воздвигнется университет или академия или соберется библиотека? Те, для кого сделано это, будут заниматься в них; они станут располагать все в новые и новые сочетания ранее открытые истины, станут собирать по различным вопросам мысли всех времен и всех народов. Но что откроют они, какую невысказанную мысль скажут, когда нет более интереса в их уме, не о чем им сказать что-нибудь?

Наука живет не в университетах и академиях, но во всякой душе, ищущей истины, не понимающей и хотящей понять. Только эта потребность понимания создает науку; все же остальное, что шумно делается – как думают для науки, – делается для удовлетворения человеческого тщеславия, личного и национального, и к науке не имеет отношения: быть может, она погибнет среди этих забот о ней, превратившись окончательно в ученость; и возродится, когда исчезнет все, что создали эти заботы.

Рассмотрим отношение науки, такой и так создаваемой, к жизни человека и к его природе. В противоположность науке, искусственно создаваемой и бесцельно существующей, она имеет строгое и точное отношение к тому, из кого исходит и среди чего пребывает, и допускает анализ этого отношения.

II. Если мы возьмем какое-либо явление человеческой жизни, личной, общественной или политической, и станем отыскивать его причину, то после нескольких попыток найти ее в явлениях же жизни, и именно этими последними руководимые, всегда придем, наконец, к человеческой природе. Она есть тот центральный узел, из которого исходят и к которому возвращаются снова все нити явлений причинной связи, из которых слагается жизнь.

Однако если мы внимательно всмотримся в части этой природы, которые служат источниками жизненных явлений, то мы найдем в них значительную разницу. Одни из них произведены в человеке, не первоначальны в нем; другие же не произведены, первозданны. Отсюда и явления жизни могут быть разделены на вызванные, те, которые есть, но не необходимы: это явления, исходящие из непервоначальных частей человеческой природы; и на естественные, те, которые необходимы, не только есть, но и не могут не существовать: это явления, исходящие из первоначальных частей человеческой природы.

Так, чувство тщеславия не есть первоначальное в человеке, потому что тщеславиться можно только перед кем-нибудь, и, следовательно, появилось оно в то время, когда уже развита была общественная жизнь. Также не первоначальны в человеке все стремления к богатству; и в самом деле, богатство, как обладание средствами жизни сверх того, что нужно для жизни, служит для удовлетворения тщеславия. Это видно из того, что оно (тщеславие) обнаруживается в явлениях, имеющих целью или удивить, или внушить зависть кому-нибудь: в обладании жилищем, во всех отделениях которого нельзя одновременно жить за их многочисленностью, или платьями, которых одновременно нельзя надеть по той же причине, или пищею и напитками, которых одному нельзя употребить, лошадьми, на которых нельзя сразу ехать, прислугою, которой нечего сразу приказать, и всем прочим подобным, что не нужно. Все это, употребляясь попеременно, служит для удовлетворения тщеславия, о котором сказано было уже, что оно не принадлежит к первоначальным чувствам человека. Итак, деятельность, направленная к приобретению богатства, будет ли она личная, общественная или государственная, есть вызванная и не необходимая.

Столь же очевидно, что не первоначально в нашей природе стремление к могуществу. Последнее есть возможность всегда охранять свою безопасность и нарушать чужую. Следовательно, возникает она тогда, когда уже произошли нарушения своей безопасности, т. е. обиды и притеснения, и когда возбужденный этим гнев заставляет желать нарушения чужой безопасности. Оно появляется поэтому во времена племенной и политической жизни и есть часть человеческой природы, вызванная условиями этой жизни. Отсюда всякая деятельность человека, направленная к увеличению могущества, личного, общественного или государственного, есть также деятельность не первоначальная и не необходимая.

Теперь возьмем другие явления. Пусть человек повредил какой-нибудь член своего тела или заболел чем-нибудь. На какой бы ступени исторического развития ни находился он, пусть будет он даже первым человеком на земле, он тотчас сделает что-нибудь, чтобы исправить повреждение или уничтожить болезнь. Ясно, что деятельность эта не вызвана никаким условием жизни и не восходит к какой-либо части, которая в нем вызвана этими условиями.

Или возьмем чувство наслаждения красотою природы или пение. Нельзя найти в условиях жизни ничего такого, что создавало (не говорим – усиливало) в человеке такие стороны, вследствие которых он стал бы чувствовать наслаждение в созерцании красивого и удовольствие в пении. По мере простого развития его природы, т. е. раскрытия того, что первоначально в неразвитом виде лежало в ней, он почувствовал и то и другое. В справедливости этого можно убедиться из того, что чувства эти увеличиваются по мере общего развития человека (следовательно, когда развивается самая природа его), тогда как произведенные, вызванные чувства всегда увеличиваются по мере развития чего-либо частного, именно того, что производит, вызывает их. Напр., желание могущества так же велико у диких племен, как и у образованных, если только они находятся во вражде с кем-нибудь (частное условие). По всем изложенным основаниям всякая художественная деятельность первоначальна.

Обратимся к разрешению вопроса, в каких взаимных отношениях находятся эти два ряда явлений – первоначальных и непервоначальных.

Первоначальные явления, мы сказали, восходя к постоянному в человеческой природе, необходимы – они не могут не быть. Непервоначальные же явления временны, – они могут исчезать, как и все появившееся, с исчезновением той вызванной стороны в человеке, из которой исходят. Этим обусловливается их взаимное отношение.

Если два ряда явлений, принадлежащих к этим противоположным родам, сталкиваются, и притом так, что их совместное существование не может продолжаться, то уничтожиться должно то из них, которое может уничтожиться, уже по тому одному, что другое не может прекратить своего существования, а совместности не выносят они. Не может уничтожиться первоначальная деятельность; следовательно, должна исчезнуть непервоначальная.

Пусть, далее, два ряда явлений тех же противоположных родов сталкиваются, но так, что совместность для них