Маневры прошли великолепно. Кутузов внутренне потешался над всеми эволюциями войск, которые следовали не петровским и суворовским, а прусским канонам, но не перечил им, понимая, что это лишь маневры. Благополучному окончанию их много способствовал генерал Дибич, которого Павел ценил только потому, что он был адъютантом Фридриха II. Во время маневров Дибич на каждом шагу хвалил русскую армию: «О великий Фридрих! Если б ты мог видеть армию Павла! Она выше твоей!»

Лесть, которую так любила императрица Екатерина II, не была противна и ее сыну.

Павел остался весьма доволен маневрами. Он отдал в приказе благодарность генералам Кутузову, Палену и офицерам, а нижним чинам пожаловал по рублю, по чарке водки и фунту говядины на человека.

Кроме благодарности, Кутузов получил орден Андрея Первозванного. Расположение Павла к Кутузову осталось неизменным.

В декабре Павлу пришла на ум оригинальная мысль.

Так как европейские государства не могли прийти к соглашению, то он предложил организовать между главами государств поединок.

– Пусть по примеру древних рыцарей государи решают споры на поле! – говорил Павел.

Своими секундантами в этой дуэли он выбрал генералов Кутузова и Палена. Из рыцарского поединка царей не получилось ничего, но Михаил Илларионович еще раз убедился, что император Павел ценит его.

1 февраля 1801 года Павел переехал из Зимнего дворца в Михайловский замок, который по его приказу был спешно построен на месте обветшалого Летнего дворца.

Едва вступив на престол, Павел уже собирался покинуть Зимний дворец, где он чувствовал себя не очень уютно. Во-первых, здесь все напоминало ему о матери, во-вторых, в этой анфиладе проходных зал негде было обособиться, укрыться от всех. Прожив сорок два года под негласным надзором царственной матери, которая считала сына своим соперником, чувствуя, что он нелюбим придворной знатью, Павел всюду и во всем видел измену, недоброжелательство и козни.

Он решил построить на месте старого елизаветинского Летнего дворца, в котором родился, новый дворец – Михайловский. Закладка его была произведена немедленно, 26 февраля 1797 года, через четыре месяца после вступления на престол.

Нетерпеливый во всем, Павел торопил с постройкой Михайловского замка. Шесть тысяч рабочих трудились не только днем, но и ночью, при свете факелов. Павел приказал использовать мрамор, который Екатерина II заготовила для верхней части Исаакиевского собора. Чтобы не возбуждать народ, мрамор от Исаакиевского собора перевозили к строящемуся дворцу ночью.

Новую резиденцию Павел построил по своему желанию и вкусу. Это был не обычный дворец, а средневековый замок со рвами и подъемными мостами. Здесь, за толстыми гранитными, словно крепостными, стенами, за двенадцатифунтовыми пушками, стоявшими у брустверов, Павел надеялся чувствовать себя безопаснее, нежели в открытом со всех сторон роскошном Зимнем дворце.

Еще не успели просохнуть стены, еще всюду в новом дворце проступала сырость, а император Павел уже въехал с семьей в Михайловский замок.

Этот новый дворец, выкрашенный в нелепую, до странности резкую красную краску, с непонятной надписью на фронтоне: «Дому Твоему подобает святыня Господня в долготу дний», был столь же странен и неприятен внутри, как и снаружи.

Залы были обставлены с подобающей роскошью, но не всегда с подобающим вкусом.

Обилие золота, бронзы, драгоценных ваз и столов уживалось с бездарными картинами и статуями посредственных мастеров и скверными зеркалами петербургской работы.

Добираться до этих зал приходилось по утомительному лабиринту бесконечных лестниц и мрачных коридоров, в которых без посторонней помощи было трудно ориентироваться.

Но нашлось предостаточно придворных льстецов и подхалимов, которые превозносили красоту и удобства нового дворца и даже красили свои дома в такой же дикий цвет; восхищались тяжелыми лестницами и бесконечными коридорами, в которых всегда разгуливал сквозняк, и становились на колени перед уродливыми статуями, аллегорически изображавшими Силу, Победу и прочее.

С первого же дня жизни в новом дворце Павел ежедневно приглашал Кутузова к обеду, а частенько и к ужину. Михаил Илларионович продолжал быть одним из тех сановников, к которым благоволил Павел. Иногда такую честь он оказывал и двум дочерям Михаила Илларионовича – фрейлинам Прасковье и Анне.

Кутузову надоели эти скучные, тягостные царские обеды и ужины, во время которых по преимуществу говорил только сам Павел. Когда же император бывал особенно мрачен, обед проходил в томительном молчании.

В последнее время подозрительность императора особенно возросла. Помня трагическую судьбу своего отца, Петра III, он с недоверием смотрел даже на императрицу и старших сыновей Александра и Константина.

Павлу всюду мерещились заговоры и покушения на его жизнь.

Действительно, в придворных кругах совершенно отрыто выражали недовольство царем и его противоречивыми, необычными распоряжениями.

Глубокое возмущение вызывало то, что Павел совершенно не считался с общественным мнением. По меткому выражению Карамзина, «он казнил без вины, награждал без заслуг».

Павел вмешивался во все: сам обучал солдат, сам разбирал прошения, два раза в день появлялся на петербургских улицах, требуя поклонов, назойливо входил в житейские мелочи своих подданных, так что даже простой народ, для которого Павел был не хуже, но и не лучше других царей, иронизировал над ним, говоря:

– Наш батюшка царь стал до самой малости доходить!

В понедельник 11 марта 1801 года Михаилу Илларионовичу пришлось дважды приезжать в Михайловский замок – к обеду и ужину.

На ужин получила приглашение и фрейлина Прасковья Кутузова, старшая дочь Михаила Илларионовича.

К восьми часам вечера Михаил Илларионович и Прасковья были уже во дворце.

Приглашенные к царскому столу ждали императора в соседней зале. Несмотря на то что в большом камине жарко пылали дубовые плахи, в зале от непросохших сырых стен стоял туман. Свечи в большой бронзовой люстре горели тускло.

Приглашенные стояли на средине залы – от стен тянуло холодом. В углах сверху донизу белели полосы льда – сырость выступала наружу.

Ждали выхода императорской фамилии. Разговаривали вполголоса. Всех беспокоило одно: в каком настроении выйдет к вечернему столу император. Уже второй день он гневался, был раздражен и подозрителен.