— проходи, мол, не задерживайся. Хастред не стал возражать, аккуратно прошел комнату насквозь, даже не роняя мебель. На выходе обернулся посмотреть на заседающих, обнаружил, что один из капюшонов бдительно за ним следит, и не смог удержаться от того, чтобы показать капюшону средний палец. Капюшон передернулся от негодования и потянулся было встать, но двое соседей цепко держались с ним за руки, а всю компанию поднять обиженка не потянул. Хастред, осклабившись, показал ему еще несколько жестов, в духе «я, ты, ням-ням, твоя мама, сну-сну» - само собой из чисто исследовательских побуждений, измеряя долготерпение контрагента. Сну-сну переломило хребет верблюду, он рванулся, разрывая контакт с соседями, хотя и не совсем понятно, собирался ли броситься на обидчика или же залезть под стол и оттеда не видеть зла и безобразий. Соседи вынырнули из своей не то медитации, не то созерцания кристалла, поднялась короткая волна суечения, по итогам которой кристалл скатился со стола и с дребезгом расколотился о пол. На этой мажорной ноте, счастливо ухмыляясь всей своей гоблинской натурой, один малоизвестный книжник оставил сектантов решать свои проблемы и вывалился за дверь, притворил ее за собой и на всякий случай подпер случившимся тут же в коридоре стулом.

В конце очередного перехода случился еще один бар, и Хастред щедро вознаградил себя за стойкость и преданность идеалам гоблинизма кружечкой «черного вереска» и горстью орехов в меду.

- Издалека к нам? - поинтересовался у него болезненно бледный хозяин стойки.

- Не то чтобы, - отозвался Хастред рассудительно. - Так, обошел пару раз вокруг печки.

- Творится ли в мире что-нибудь интересное?

Над этим вопросом Хастред серьезно задумался. Интересное — оно ведь для каждого свое, но если подходить философски, то интересное — это то, что хочется изучить поближе, понять, как работает, научиться контролировать. Если припоминать все, что случалось за время его путешествия — интересного-то как раз ничего и не встречалось. Все, с чем успел столкнуться, хотелось разве что запихать в мешок с тяжелыми камнями и спихнуть со скалы в морскую пучину, дабы никогда больше не вылезло.

- Все то же, полагаю, - ответствовал он меланхолично. - Но ты все равно вышел бы, дружище, подышал воздухом, вкусил здоровой пищи — это материал хоть и давно познанный, но актуальности не утративший.

- Это да, - вздохнул бармен. - Все говорят, что похож на вомпера.

- Вот ни разу не похож, - утешил его Хастред. - Похож ты на привидение, а вомперы они такие... жизнью довольные.

И подумал про себя, успел ли уже Зембус навестить кнеза Габриила и замести его в совочек, чтобы не портил пасторальных пейзажей, или тот так и сидит в тоске и печали, дивится на изумрудные океанские воды и грызет то, что надергал с пальм. Если подумать, то неплохой отпуск себе урвал кнез, чего ж ему не быть довольным жизнью-то.

- А далеко ли отсюда выход к Университету? - поинтересовался Хастред в свою очередь. - На Кленовую, скажем, или на площадь Сокрушения Змей?

- Тут не подскажу, - тоскливо соскочил бармен. - Мы здесь, в сердцевине Подземки, наружу не ходим. Чего там хорошего-то...

Хастред открыл было рот, чтобы рассказать, что там хорошего, но осекся на полдороги и некоторое время, закатив глаза, пытался на остальные полдороги вернуться, но каждый раз натыкался на необоримое препятствие. Хорошего там, по факту, было едва ли не меньше, чем интересного, а все, на что хотелось сослаться — в изобилии предлагалось и здесь, в Подземке, причем в самых внешних ее секторах.

- Под солнцем хоть погреться, - предложил Хастред неуверенно, ибо сам от избытка солнца склонен был скорее мучаться, нежели получать удовольствие. - В речку макнуться, сбить ноги в кровь на долгой дороге на фестиваль тыквенных пирогов... А, что с тебя взять, дурилы подземной.

Слез с табурета и сердито потопал дальше, на ходу костеря себя за то, что не заготовил вполне очевидных ответов на самые простые вопросы.

В помещении, куда он попал следом, какого-то толстяка стегали плеткой со множеством хвостов по волосатой заднице, и толстяк повизгивал, как показалось Хастреду, в полном восторге, хотя плеть и оставляла на нем кровавые росчерки. Не желая вдаваться в вопрос и не испытывая к толстяку сочувствия, Хастред протиснулся мимо происходящего, походя втянул носом пушистый клуб терпкого дыма из трубки какого-то дремлющего старикана, продавился дальше, усилием воли протащил себя мимо очередного бара, а у следующей двери уперся в здоровяка поперек себя шире, который блокировал проход.

- Закрыто на спецобслуживание, - пробасил здоровяк солидно. - Никак нельзя. Ну, или гони пять форинтов и заходи, мне-то что.

- Замечательная политика, - одобрил Хастред. - Беспрецедентно гибкая. А что хоть там происходит-то?

- Дашь пять форинтов, узнаешь, - пояснил здоровяк терпеливо. - А не дашь, тебе и знать незачем.

- А ты серьезный диспутант, - похвалил его гоблин. - А надо ли мне туда вообще?

Здоровяк пожал широченными плечами.

- Я б не пошел, а тебе, может статься, и понравилось бы.

- Вот оно и интересное, - хмыкнул Хастред. - Ну ладно, а к Университету — это в ту самую сторону?

Давать пять форинтов за кота в мешке он бы, конечно, не стал, но если надо в ту сторону в любом случае — мог дать взамен качественного леща, не со зла, а в интересах концессии. Однако парнишка выглядел достаточно серьезным, чтобы желания зазря с ним закусываться не возникало.

- Это вон туда скорее, - здоровяк махнул рукой налево. - Там на Кленовую выскочишь, а дальше рукой подать. Что, тоже студиозус?

- Был когда-то, - Хастред мечтательно вздохнул, вспомнив молодость. - И ты тоже? Факультет охранной службы?

- Менеджмент маркетплейсов.

Хастред с удовольствием обменялся с верзилой секретным университетским рукопожатием, поздравил себя с тем, что не стал спешить с кулаками, свернул в указанном направлении и широким шагом отправился к своей цели. По пути миновал кучку людей, с азартными воплями наблюдавшими за битвой петухов; соревнование по армрестлингу, которое не вызвало интереса, потому что в нем участвовал дварф, а дварфа поди пережми; художника, пишущего конный портрет с мечом в руке с сидящего перед ним верхом на стуле одутловатого дядьки, который держал в воздетой руке бутылку; потом наконец попал в комнату со сценой, где на шесте крутилась скудно одетая деваха, и из любви к искусству задержался на полчасика, неторопливо потягивая пивко и вобрав