– Как бы я хотел уже оказаться там, в море, – негромко проговорил Брэшен.

– И я, – откликнулась Альтия.

Хотеть-то она хотела… но и боялась до ужаса. Ибо пробные выходы в море обнаружили не только недостатки команды. По ходу дела Альтия поняла, насколько в действительности уязвим был Совершенный. Гораздо уязвимее, чем ей думалось раньше… Да, он был прочным, хорошо выстроенным кораблем. А когда Брэшен распределил и наилучшим возможным образом устроил балласт, он стал показывать очень даже неплохой ход, хотя… ходил он совсем не так, как вроде бы положено живому кораблю. Альтия и с этим готова была примириться, лишь бы он не восставал против людей, трудившихся на его палубах и у штурвала. Гораздо хуже было то, что плавание под парусами было для него мучением столь же явным, сколь и нешуточным. Всякий раз, стоило Брэшену отдать приказ об изменении курса, носовое изваяние болезненно вздрагивало. Совершенный мгновенно расплетал руки, обычно скрещенные на груди, и вытягивал их перед собой. Было видно, как они дрожали. Очень быстро он вновь складывал их на груди и крепко стискивал… Он крепко сжимал челюсти, ничем вроде бы не выдавая себя, но его страх незримо распространялся по всему кораблю. Альтия очень хорошо видела, как отзывались на этот страх матросы. Они все время оглядывались -друг на дружку, на паруса над головой, на водную даль… Все пытались смекнуть, почему же им так не по себе. Они еще не успели привыкнуть к своему кораблю и не могли уразуметь, что это действовал на них его страх. Альтия понимала: сказать им о причине значило вызвать настоящую панику. Они непременно узнают, обещала она себе. Со временем…

Карету торговца Рестара давно отремонтировали. И, конечно, добротно вычистили всю внутреннюю обивку. Опять же и дверцы стали открываться и закрываться как полагается. В отличие от прежнего, пружины не заскрипели тревожаще и противно, когда Малта забиралась в карету. А когда лошади взяли с места, не последовало толчка, от которого когда-то приходилось лязгать зубами.

Внутри все выглядело очень чисто. Пока карета пробиралась запруженными улочками Удачного, в окошко задувал свежий бриз… И все равно Малте без конца мерещилось, будто в карете пованивает дохлой свиньей. Так что на всякий случай она то и дело подносила к лицу надушенный платочек.

– С тобой все в порядке, милочка? – в десятый, наверное, раз спросила мать.

– Все в порядке. Я просто ночью плохо спала, – отозвалась Малта и, глядя в окно, стала ждать следующую реплику матери.

– Естественно, ведь ты так волнуешься. Сегодня наш корабль отправляется в плавание, да и до бала всего восемь дней…

– Вот именно, все естественно! – от души согласился Давад Рестар. И наградил всех своих спутниц улыбкой: – Вот увидишь, душечка, это будет поворотный пункт, начиная с которого наши дела пойдут резко в гору!

– Я уверена, что так и будет, – согласилась Роника. Малте, впрочем, показалось, что бабушка не столько высказывала уверенность, сколько молилась, чтобы так оно и вышло.

– Приехали! – выпалил Давад таким тоном, словно полагал, будто без его объявления этого никто не заметил. Карета плавно остановилась. – Нет, нет, сидите, сидите! –воскликнул он, когда Кефрия потянулась к дверце. – Кучер откроет!

Невольник, восседавший на козлах, в самом деле спрыгнул вниз, подошел к дверце, открыл ее и всем помог выбраться наружу. Когда сперва Роника, а потом и Кефрия поблагодарили его за помощь, рабу явно стало не по себе. Он даже покосился на Давада, ожидая, что хозяин выругает его, но торговец был слишком занят: оправлял свой камзол. Малта про себя даже нахмурилась. Либо Давад за последнее время внезапно разбогател, либо просто начал щедрей тратить деньги. Приведенная в порядок карета, вышколенный кучер, новая одежда… положительно, Давад к чему-то готовился! Мысленно Малта приказала себе не спускать глаз со старого торговца. С людьми Давад общаться не умел, это уж точно, но чутье на доходные делишки у него было безошибочное. А коли так, то не подвернется ли возможность и ее семье извлечь кое-какую выгоду из того, в чем собирался поучаствовать Рестар?…

Он подал руку ее бабушке, и Роника Вестрит пошла с ним. Все, включая ее, были одеты в свои лучшие летние платья. На этом настояла бабушка. «Мы не можем себе позволить выглядеть в такой день побирушками», – не без некоторой даже свирепости заявила она. А потому дом снова превратился в портняжную мастерскую: старые платья стирались, гладились, перелицовывались. Рэйч прямо на глазах превращалась в истинную волшебницу иголки и нитки. Даже Малта признавала, что она превосходно подмечает и воплощает в тканях все новейшие веяния моды, какие только можно заметить на удачнинских улицах. Так что сегодня и бабушка, и мать, и сама Малта были одеты почти по последнему писку… если не принимать во внимание прошлогодние зонтики. Даже Сельден, и тот хорошо выглядел в белой рубашечке и синих штанишках. Он все пытался распустить ворот. Малта грозно свела брови и сделала ему замечание:

– Настоящие мальчики из старинных семей не дергают ворот!

Он тотчас опустил руку, но посмотрел на сестру исподлобья.

– Я, по-твоему, задохнуться должен, чтобы быть настоящим маленьким торговцем? – спросил он капризно.

– Привыкай, – посоветовала она. И взяла его за руку.

День стоял теплый. Дул свежий бриз, и на причалах Удачного царила обычная суета. Мать следовала за бабушкой, а Малта шла по пятам за матерью вместе с младшим братишкой. Моряки оборачивались им вслед. Малта не снисходила до того, чтобы это замечать, но все равно было приятно. Кое-кто отпускал восхищенные, хотя и не вполне приличные замечания. Малта шла ровным шагом, высоко неся голову. И жалела – остро и неожиданно для себя самой, – что она не девчонка из числа поселенцев с Трех Кораблей. Уж она бы сейчас вовсю подмигивала и флиртовала, и никто ни полслова бы ей не сказал, не начал рассуждать о «скверной партии», из-за того что она привлекла внимание какого-нибудь славного молодого матроса… Если уж ей приходилось жить в бедности, как какой-нибудь рыбачке, то, спрашивается, почему ей отказывали в присущем бедноте праве на беззаботность?…

На подходах к западному молу бабушка замедлила шаг. А потом стала здороваться с каждым живым кораблем, называя его по имени. Каждый без исключения отзывался на ее приветствие и по-доброму напутствовал уходившего в плавание «Совершенного». Иные держались строго официально, но Малте казалось, что она улавливала искреннюю теплоту, исходившую от большинства. Роника Вестрит благодарила каждый корабль. И шла дальше.

Когда наконец они добрались до «Совершенного», Малту обуяли такие сильные чувства, которых она сама от себя никак не ждала. Так вот он, слепой корабль, безумный корабль, который ее семья буквально подняла из праха и пыталась вновь вывести в море! Он легко покачивался у причала. Медяшка сверкала, сияло отполированное дерево. Совсем как новенький. Носовое изваяние высилось с гордо поднятой головой, могучие руки были скрещены на мускулистой груди. Вместо глаз топорщились колючие щепки, но челюсти были крепко сжаты, а подбородок выставлен вперед. Ничего общего со старой развалиной, которую она видела когда-то на песке у подножия утесов!