слишком хорошо и потому меры принял сразу — благо, не арестовали и даже от работы не отстранили, поручив какие-то мелкие дела.

В Москву — во все инстанции — и в госпиталь к тов. Димитрову пошли подробные, хорошо продуманные письма с просьбой вмешаться и детальными опровержениями всех «бесстыжих наветов».

Ответов адресант не дождался. Однако нельзя сказать, что Кремль не услышал. В архивах сохранились «записки» тов. Димитрова, ручавшегося за тов. Костова «как за себя». Вопрос, как пишет Олег Медников, дважды обсуждали тов. Сталин и тов. Молотов. И...

25 марта, накануне открытия пленума ЦК БКП[186], в Софию пришло «официальное мнение» с совершенно четким указанием: «Вопрос о поведении тов. Костова следует считать исчерпанным».

Вручали письма в экстраординарном режиме: не через секретариат, а группе адресатов, каждому копия под расписку. По сути это означало, что тов. Сталин принял решение (безусловно, с учетом позиции тов. Димитрова, получавшего в госпитале запросы и подробно отвечавшего). То есть, называя вещи своими именами, поступил приказ: отстаньте от него. С дополнением «для служебного пользования», советовавшим «подумать» над некими тов. Стефановым и тов. Чанковым, тоже достаточно крупными и «кажущимися подозрительными» картами в «колоде» БКП. И тем не менее...

Тем не менее мнение тов. Сталина учтено не было. Вопреки требованию, на пленуме письмо не зачитали (сослались потом на техническую погрешность, виновник которой, разумеется, был наказан), и начался пленум с вопроса о персональном деле тов. Костова и его «ярко выраженном националистическом уклоне». Правда, пока что терпилу всего лишь сместили с поста вице-премьера и вывели из Политбюро, но старт был дан, а рыбка задом не плывет.

Трайчо Костов

СВОБОДНАЯ СТАЯ

Теперь, после голосования, Кремль уже просто не мог настаивать на своем. Вернее, мог, но в таком варианте «отщепенцами» пришлось бы объявлять адресатов письма, то есть почти весь состав Политбюро ЦК БКП, а на это пойти было невозможно. Казалось бы, странно: почему все-таки, столкнувшись с таким непослушанием, Кремль не только спустил его на тормозах, но и включился в процесс, чуть позже даже прислав группу «специалистов»?

Если по логике, ответ только один. Скорее всего, тов. Сталину было в общем всё равно, кто кого в Софии повесит. Тов. Костов, в конце концов, не был вовсе уж непорочен, он все-таки допустил ряд просчетов, так что делать полную ставку на него не казалось целесообразным — а значит, не было и нужды вмешиваться сверх меры. При условии, разумеется, что на коне в итоге окажется человек, не способный повторить «фокус» Тито ни при каких вариантах.

Всё остальное тов. Сталин — всё же не хозяин, а просто старший товарищ — доверил младшим товарищам из Софии. А уж они постарались — каждый, конечно, по своим соображениям. Допустим, тов. Коларов, как выяснилось, устал сидеть в тени тов. Димитрова и теперь, когда тот на ладан дышал (даром, что и сам был примерно в таком же состоянии), таил амбиции хоть недолго побыть первым, в связи с чем рвал тов. Костова с молодым задором — благо, ненавидел люто.

К слову сказать, ненавидел по весьма веской причине. «Незадолго до того, — вспоминал позже тот самый тов. Чанков, которому свезло не стать козлом отпущения, — на одном из заседаний президиума V съезда БКП, распорядитель, беспокоясь за место для Костова, грубо указал Василу Коларову, что он должен знать, где ему садиться, прибавив при этом пословицу "Каждая лягушка должна знать свое болото". Коларов был очень трепетен к своему авторитету и такого не забывал, а в то время он уже смотрел на мир особенными глазами».

Так что тов. Червенкову, можно сказать, крупно повезло. Он должен был начать, но с удовольствием пропустил заслуженного маразматика вперед: соперника в полутрупе главный кандидат в грядущие вожди не видел и против того, чтобы дать рамолику[187] возможность отвести душу, не возражал, ибо очень уж удобная подвернулась ширма (спустя годы, когда товарищи начнут рвать уже его за убийство Костова, он будет валить всё на давно покойного тов. Коларова, «давлению которого, учитывая его авторитет, не мог противостоять»).

А вот, скажем, тов. Югову было всё равно, кого топить, лишь бы самому выскочить. Тов. Червенков, вернувшись из Москвы, поставил его — как главного исполнителя будущего действа — в известность и по секрету рассказал о том, что в списках кандидатов было и его (Югова) имя, однако друг прикрыл друга, так что теперь главе МВД придется постараться, чтобы оправдать доверие.

И только мнение тов. Димитрова не значило уже ровно ничего. Он был очень плох, здоровье ухудшалось с каждым днем, и всё, что он еще мог, — это отказать зятю в просьбе присоединиться к большинству, когда Червенков в начале июня посетил его в госпитале. Правда, какую-то бумажку, якобы из госпиталя, Вылко всё же на очередном пленуме зачитал, но фальшивка была столь очевидна, что о ней потом стеснялись даже вспоминать. А 2 июля тов. Димитров и вовсе умер, став безопасной легендой, и тело его, забальзамированное спецами из лаборатории Збарского, приехало в Софию, чтобы лечь в мавзолее.

Разумеется, позже ходили и активно распространялись — да и по сей день распространяются — «разоблачителями» всех расцветок слухи об отравлении, в 1990-м, когда тело выносили хоронить, даже как бы «подтвердившиеся»: в образцах волос нашли повышенную дозу ртути. Но слишком уж небольшую — примерно 1% раствора, что легко объясняется составом средств для бальзамирования. Так что, лично на мой взгляд, никто героя Лейпцига не травил. Человеку, как ни крути, было уже 67 с гаком, что, конечно, само по себе не фатально, но острая сердечная недостаточность II степени плюс куча болячек свидетельствуют сами за себя, не говоря уж о «тяжелом нервном истощении». Да и диабет, и цирроз — не подарки. Диабет подъедает сосудистое русло, цирроз разрушает печень, так что, принимая во внимание, что диагнозы ставили за несколько лет до смерти, когда что-то фальсифицировать не было никакой нужды, рискну высказать смелую мысль: вероятно, он умер своей смертью. Да простят меня конспирологи, но с пожилыми, очень больными мужчинами такое бывает.

Но вот что интересно. В отличие от «больших московских процессов», с которыми любят сравнивать суды над «титоистами», атака на тов. Костова раскручивалась не постепенно. Она была подобна лавине, обрушилась совсем нежданно. И, по логике, следовало бы предположить, что хоть кто-то из присутствующих, очень хорошо знавших тов. Папуаса по годам подполья, хотя бы сначала, не поняв