Меня переполняло желание поскорее уйти.

– Да, сэр. – Я уставился в ковер.

Его пальцы на моей руке расслабились, он похлопал меня по спине:

– Я всегда знал, что ты умный парень. Рад, что ты меня понял.

Я улизнул. Бежал по коридору до самой своей комнаты и успел добежать до рукомойника. Меня вырвало. Понятия не имею, почему мне стало так плохо, но я сказал себе, что все из-за его желания подменить Керри проституткой, – это вызвало у меня отвращение.

И только позднее я признался себе, что очень боялся Драммонда, а когда признался себе в своем страхе, смог спросить себя: верю ли я все еще, что мой отец умер естественной смертью?

2

– Мы уходим, – сказал я сразу же после ланча на следующий день.

– Нед, твоя мать будет в ярости! Мы собирались начать новую вышивку!

– Забудь про мою мать. Ты идешь со мной.

– Куда?

– В домик. У меня есть фляжка с молоком и пять булочек с изюмом.

Пока мы спешили вверх по склону, я поведал ей о сцене с Драммондом. До этого я ей упомянул только о том, что моя мать возражает против нашей женитьбы в таком молодом возрасте.

– Это просто ужасно, в какую грязь залезают старики! – Она была в ужасе. – Как так может быть: жениться тебе нельзя, а посещать продажную женщину – можно? Я никогда не думала, что мистер Драммонд такой порочный. У мамы и папы случился бы припадок, если бы они узнали.

– Ты так думаешь? Уверена? А может быть, твой отец просто сказал бы, что так уж устроен мир?

– Я начинаю понимать, в каком мире живет папа. Возможно, я уйду из него и стану монахиней. Знаешь, я ведь хотела стать монахиней, когда мне было десять.

Я остановился, чтобы показать ей, как она непригодна для монашеской жизни.

– Мы поженимся в мой день рождения, – сообщил я, когда она убедилась, что монастырь не для нее.

Теперь настала ее очередь пугаться.

– Нед, мистер Драммонд будет в ярости!

– Пусть с ним случится апоплексический удар – меня это мало трогает. Он мне не отец, а если попытается вести себя как отец, то я не позволю. Мне уже почти шестнадцать, и черт меня побери, если я позволю кому-то диктовать мне, как я должен жить.

– Ты такой смелый! – с восторгом воскликнула Керри.

Но я вовсе не был смел. Даже булочка не лезла мне в горло.

– Я напишу маме и папе, скажу, что я потеряла девственность, – предложила, задумчиво жуя, Керри. – Тогда им придется позволить тебе жениться на мне, правда?

– Ничего такого ты не сделаешь. Я женюсь на тебе со всеобщего разрешения и без ущерба твоей репутации. И все буду делать как полагается, и никто мне не помешает.

Я надеялся, что стану смелее после этих отважных заявлений, но, когда мы прокрались в Кашельмару в пять часов, сердце мое колотилось как бешеное, а руки стали такие липкие, что мне едва удалось открыть боковую дверь дома.

– Что теперь? – прошептала Керри.

– Пойдем в детскую. Ничего ужасного там не может случиться. И я обещал Джону помочь перестроить его ферму. Только я сначала поднимусь к себе и поменяю туфли. Те, что на мне, разваливаются, и носки промокли.

– А мне идти?

– Я приду к тебе в детскую.

Я неслышно поднялся по задней лестнице, пронесся, словно ветер, по всем коридорам, добрался до святилища моей комнаты. Облегченно вздохнув, нырнул внутрь.

– Добро пожаловать домой, – произнес Максвелл Драммонд.

Он стоял за дверью и, когда я развернулся, захлопнул ее, перекрывая мне путь к отступлению. В его внешности было что-то странное, но у меня ушло несколько секунд, чтобы понять, что он без пиджака. Его пиджак лежал на кровати, и он снял тяжелый кожаный ремень, который всегда носил со своей рабочей одеждой. Я поискал взглядом ремень, но не нашел его. И только когда снова посмотрел на Драммонда, увидел, что он держит ремень в правой руке.

– Где ты был? – спросил он тихим, спокойным голосом без всякого выражения.

– Гулял.

– С Керри? Твоя мать сказала, что и ее тоже не было.

– Да, я был с Керри.

– Мне казалось, что мы с тобой договорились о встрече.

– Вы ошиблись, – возразил я. – Я передумал. Извините, что не сообщил вам.

– Черт меня побери, если я хоть что-нибудь тебе прощу. Что ты сделал с девочкой?

Я смотрел на него с ужасом, понимая, что потерял дар речи.

– Господи Исусе! – воскликнул он, раскалившись от злости добела. – Я должен был догадаться, каких можно ждать глупостей от такого избалованного ублюдка, как ты! Твоя беда в том, что мы с твоей матерью носились с тобой как с писаной торбой, тебе постоянно сходили с рук те штуки, что ты выкидывал, – другой ребенок уже сто раз был бы наказан. На сей раз ты зашел слишком далеко! Я тебе преподам урок, который ты не скоро забудешь.

Мне удалось проговорить:

– Я ничего плохого не сделал. Я к ней не прикоснулся. Я хочу, чтобы все было как полагается.

– Ты маленький лжец, – прорычал он и на самом гнусном языке описал мне, как я, по его мнению, провел день.

Что-то во мне хрустнуло. Комната закрутилась, перед глазами сгустился красный туман, и весь страх вдруг прошел. Я оттолкнулся от шкафа и бросился на Драммонда. Двигался так стремительно, что застал его врасплох, и вся моя копившаяся ненависть вылилась в удар кулаком ему по лицу. Он увернулся, но недостаточно быстро. Мой кулак задел его по касательной, и он отпрянул к двери. Я опять бросился на него и занес руку для удара. Я кричал на него, но едва ли понимал смысл своих выкриков. Я обзывал его по-всякому, короткими отвратительными саксонскими ругательствами, я сказал ему, чтобы он убирался из моего дома. Но тут он схватил мое запястье, выгнул так, что я взвыл от боли, выкрутил руку, отчего я упал на колени, а в следующее мгновение я лежал на полу, обездвиженный, прижимаясь лицом к ковру. Он стащил с меня пиджак, – вероятно, я мог бы вырваться в тот момент, но он так держал меня за руку, что малейшее движение могло ее сломать.

– От-пус-ти!

Я попытался вывернуться, но он ухватил меня еще крепче, и на секунду у меня дыхание перехватило от боли. От ковра пахло пылью и влагой. Я поперхнулся. В глазах стояли слезы. Я заплакал еще до того, как он ударил меня, но я пытался сдерживаться – не хотел, чтобы он видел мои слезы.

Драммонд ударил меня девять раз. Он задрал на мне жилетку и рубашку, чтобы ремень попадал по коже. Закончив меня бить, поднялся, оттолкнул меня и сказал, что надеется, это послужит мне уроком. Драммонд заявил, что это только цветочки, а ягодки будут, если я еще хоть пальцем прикоснусь к Керри или хоть слово скажу кому-нибудь о моем непорядочном поведении. Он якобы был терпеливее со мной и покладистее, чем любой отец, и настало время, чтобы я понял это. И мне следует поскорее изменить поведение, если я не хочу, чтобы он и дальше преподавал мне уроки.