– Прекрасно, спасибо, сэр, – ответил я, улыбаясь ему и думая: как же мне дождаться совершеннолетия, когда я вышвырну его из моего дома в свиной навоз, где ему самое место?

1

Вскоре после того, как мне стало известно о его сделке с Финесом Галахером, образ жизни Драммонда начал меняться. Он передал дом старика Макгоуана патриарху семейства О’Мэлли, а сам переехал в Кашельмару и стал открыто жить с моей матерью.

Сперва я думал, что лучше промолчать, но неделю спустя понял: что-то должно быть сказано.

– Мама, – заговорил я, когда у меня появилась возможность остаться с ней наедине, – пожалуйста, пойми меня правильно. Я не хочу осуждать тебя, но тебе не кажется, что было бы лучше, если бы мистер Драммонд и дальше делал вид, что живет в собственном доме?

– Конечно, – согласилась мать. – Он собирается переехать в Клонах-корт. Это временная мера, дорогой.

– Понимаю. Но возможно, было бы лучше, если бы он переехал в гостевые комнаты в западном крыле? А то уже слуги судачат о том, что он делит с тобой комнату.

– Нед, не обращай внимания на болтовню слуг. Я не в ответе перед ними.

Я попробовал еще раз:

– Мама, дело не в том, что возражаю я… – Это была ложь, но я хотел проявить тактичность. – Но Нэнни очень расстроена, и мисс Камерон говорит, что, возможно, вернется в Шотландию. И мне очень жаль, что Элеонора и Джейн не могут общаться со своими ровесницами из других семей.

– Если у Нэнни и мисс Камерон есть какие-то поводы для недовольства, они могут обратиться ко мне, а заботы об Элеоноре и Джейн предоставь мне.

Я не знал, что сказать дальше. И просто уточнил:

– А когда мистер Драммонд переедет в Клонах-корт?

– Я не знаю точно, дорогой. В определенной степени это зависит от его сыновей.

Драммонд все еще пытался заманить сыновей в долину. Он уже перестроил свой старый дом, и, только когда они не купились на эту приманку, снова проснулся его интерес к Клонах-корту. Теперь его старый дом занимали другие О’Мэлли, а Клонах-корт активно обновлялся.

Я решил, что лучше не спрашивать, откуда берутся на это деньги. Очевидно, что Драммонд не мог бы позволить себе обновление на свой заработок, но жаловаться моим дядям было бесполезно – это только кончилось бы сложностями для матери. Бухгалтерские книги вела она.

– Если мистер Драммонд считает, что сможет вернуть сыновей в долину, предложив им дом побольше и получше, то он ошибается, – ровным голосом произнес я, вспоминая свои разговоры с Денисом. – Его сыновья считают, что он бесчестит их мать, и, пока это продолжается, они ни за что не вернутся.

– Почему бы нам не подождать – не посмотреть, что будет? – предложила мать.

Я принялся ждать и в конечном счете увидел, что оценивал ситуацию правильно. Сыновья Драммонда из Дублина не приехали, Клонах-корт стоял без обитателей, а Драммонд по-прежнему жил в Кашельмаре.

– Как твоя мать – леди – может вести себя подобным образом? – спросила наконец Керри. Она знала, что я не люблю слышать плохое о моей матери, но не могла сдержаться. Казалось, Керри скорее удивлена, чем потрясена.

– Она не отвечает за свои поступки. – Что я еще мог сказать? А когда Керри скептически посмотрела на меня, услышал свой голос: – Это как промысел Божий.

Эти слова странно прозвучали из моих уст. Воспоминания о старых ночных кошмарах проснулись во мне, но я усыпил их.

– Что такое ты имеешь в виду? – недоуменно поинтересовалась Керри, а когда я попытался объяснить, мысли смешались в какую-то невообразимую кучу.

– Давай не будем говорить о моей матери. Когда мне исполнится двадцать один, я все приведу в порядок. А пока я не хочу об этом думать.

У меня открылось исключительное умение зарывать голову в песок, но это объяснялось тем, что я нашел идеальный способ забывать все, что не желал помнить. Нам с Керри удавалось урывать несколько минут днем, чтобы побыть вдвоем. Хотя мать настаивала на том, чтобы по воскресеньям мы гуляли вместе с детьми, мне пришла в голову блестящая идея провожать Керри на мессу по воскресеньям. После приезда в Кашельмару Драммонд всегда сопровождал ее, когда она отправлялась в церковь в Клонарин. Нынешний же его образ жизни не позволял ему присутствовать на службе, а я знал, что это еженедельное путешествие для него утомительно. В конце августа, когда отец Донал пришел с регулярным визитом к Керри в Кашельмару, мне удалось пообщаться с ним несколько минут наедине.

– Отец, – обратился я к нему, – мне бы хотелось месяц-другой поприсутствовать на ваших службах. Пожалуйста, не могли бы вы попросить мою мать, чтобы она дала разрешение?

К счастью, моя мать была в долгу перед отцом Доналом, и я знал – ей будет трудно ему отказать. Он не только помог ей освободить Драммонда из тюрьмы, но и поддерживал ее в то время, когда она жила пленницей в Кашельмаре.

– Нед, ты не собираешься стать католиком? – спросила у меня мать, встревоженная просьбой.

Словно чтобы загладить свою вину за жизнь с Драммондом, она стала очень консервативной во всех других вопросах, и, с ее точки зрения, было недопустимо, чтобы молодой барон, вроде меня, обращался в католичество.

– Я не знаю, хочу ли быть католиком или нет, – правдиво ответил я. – Именно это я и желаю выяснить.

Но моя мать продолжала относиться к этой идее неодобрительно. Мне даже пришлось просить помощи у тети Маделин, которая, конечно же, с фанатизмом крестоносца бросилась из своей амбулатории в Кашельмару и заявила матери, что та должна радоваться появлению хоть какого-то религиозного интереса с моей стороны.

– Мальчика следует поощрить, – провозгласила моя тетушка, улыбаясь своей самой любящей улыбкой, и на следующее воскресенье мама смиренно дала мне разрешение сходить на мессу.

Спустя какое-то неопределенное время Керри в приступе отчаяния воскликнула:

– Нед, знаю, некоторые люди остаются целомудренными долгие годы, но я пребываю в этом состоянии вот уже целых шесть недель и чувствую, что могу взорваться в любую минуту! Что нам делать? Пожалуйста, Нед… помоги мне, или я просто пропаду, клянусь тебе!

Я был не в том состоянии, чтобы отвечать. Желая насладиться каждой минутой близости с ней, я разделся до пояса и принялся уговаривать Керри расстегнуть ее блузку. Дни, когда мы детьми хихикали вместе, никогда не казались такими невозвратно далекими.

– Нед, скажи что-нибудь! – Она оттолкнула мои пальцы, которые рассеянно исследовали ее корсет, и безуспешно попыталась отодвинуться подальше от меня. – Что мы будем делать?

Я сделал единственное предложение, которое мне пришло в голову.

– Не могу! – запротестовала она. – Это смертный грех, уверена. К тому же у меня наверняка после этого не останется никакой девственности, а мама и папа покончат с собой, если узнают.