Она не ответила. Чуть повернула лодку, когда мы выбрались на стремнину, делая поправку на течение, и всецело углубилась в навигацию. Помолчав, я сообщил ей, что видел старика.

— Как он? Я не могла выбраться, чтоб… навестить его.

— Паршиво. В бреду. Доктор полагает, что это лишь вопрос времени.

— То же и Элизабет Прингл говорила. Как жаль.

— Да. Не много радости видеть его таким.

— Надо думать.

Мы снова сосредоточились на управлении лодкой. Вив теребила свои мокрые пряди, пытаясь запихнуть их под накидку.

— Удивилась, когда тебя увидела, — сказала она. — Думала, ты домой отправился. На Восток.

— Я собираюсь. Скоро семестр начнется… Хотелось бы успеть.

Она кивнула, не отрывая глаз от воды по курсу.

— Хорошая мысль. Надо бы тебе закончить учебу.

— Ага…

Плывем дальше; молчим дальше… а сердца наши исходят криком: остановитесь, скажите что-нибудь!

— Ага… Не терпится продемонстрировать мозолистые, загрубелые лапы во всех кафешках кампуса. Кое-кто из моих друзей поразится, узнав, что это слово относится и к телесным явлениям, а не только к душевным.

— Какое слово?

— «Загрубелый».

— А… — Она улыбнулась.

Я продолжал будничным тоном:

— И потом, автобусный вояж через всю страну в разгар зимы — это что-то. Я предвкушаю обильные снегопады, грозный град. Может, мы даже окажемся в ловушке бурана неистовой силы, на целую ночь. Вижу ясно: водитель глушит мотор, драгоценное топливо всецело жертвуется печке; сухонькая старушка нарезает порциями свои печенюшки и бутерброды с тунцом; вожатый бойскаутов укрепляет наш дух, заставляя горланить лагерные песни. Прелесть, что за приключение, Вив…

— Ли… — сказала она, ни на секунду не отвлекаясь от воды, взрезаемой носом моторки, — я не могу уехать с тобой.

— Почему? — не удержался я. — Почему не можешь?

— Просто не могу, Ли. И говорить больше нечего.

И мы плыли, и говорить было нечего, помимо только что сказанного.

Мы достигли причала, я помог ей привязать лодку и накрыть мотор. Мы шли в молчании, бок о бок, по мосткам, по скользкой наклонной планке, через двор, до крыльца. Когда она потянулась к двери, я тронул ее за руку и открыл рот, но она обернулась и движением головы ответила «нет» всем моим словам, что собирались вылететь.

Я вздохнул обреченно, уняв свою речь, но руки не выпустил.

— Вив?.. — Если уж это последний ее взгляд, пусть он будет истинно прощальным. Пусть она вложит в него всю сиятельную печаль расставания — последнее «прости», эту традиционную награду двум соприкоснувшимся душам, эту законную отраду двух отважных сердец, что истинно разделили меж собой, без страха и оглядки, тот редкий, трепещущий надеждой миг, что мы зовем любовью… Я коснулся пальцами ее плачущего подбородка, приподнял ее лицо навстречу моему, твердо решив получить хоть этот прощальный взгляд. — Вив, я…

Но надежды там и близко не трепыхалось: одни лишь страхи и оглядки. И еще кое-что: мрачная, тяжкая тень, что укрылась под веками прежде, чем я смог ее классифицировать.

— Пошли в дом, — прошептала она, толкая массивную дверь.

(Я все трепыхался: чего б сказать Ли, когда они прибудут? Когда он ушел, я был доволен хотя бы тем, что с ним объясняться не надо; и я не думал, что он вернется; даже не хотел о нем думать. Но вот он снова здесь, нагрянул внезапно, придется что-то говорить, а у меня ни намеков, ни наметок в голове.

Я продолжал смотреть телик. Открылась входная дверь, и он вошел вслед за Вив. А я все сидел в большом кресле. Он направился ко мне через гостиную, но как раз в этот момент команды снова высыпали на поле, и моя проблема была решена хотя бы на время: может, чего-то и нужно сказать, важное, ладно, но нет такой важности, ради которой я пропущу матч в День благодарения, Миссури с Оклахомой, и по нулям к началу третьей четверти!..)

В гостиной мы застали Хэнка перед телевизором: смотрел футбол; укутан в плед по уши, рядом на столике какая-то жидкость зловещего вида, и изо рта, наподобие сигары, торчит градусник коновальских размеров; он смотрелся таким архетипом инвалида, что мне сделалось смешно и чуточку стыдно за него.

— Как жизнь, Малой? — Он наблюдал суету перед вбрасыванием мяча.

— Не хуже, чем ожидалось… для существа, лишенного жабр и плавников.

— Как там в городе?

— Безрадостно. К старику вот заходил.

— И?

— Он в некой коме. Доктор Лейтон заявляет, что не жилец.

— А. Вив звонила вчера доку — он то же самое сказал. Но все ж таки не знаю. Просто не знаю.

— Доктор, кажется, весьма уверен в своих диагностических навыках.

— А-а, тут никогда не угадаешь. Генри — крепкий старый енот.

— А что Джен? Я не выбрался на похороны, законопатился в номере…

— Вот и с ним та же фигня. Всего законопатили, заштукатурили. Будто последний грязный розыгрыш, который Джоби на себя навлек. Джен? Уехала с детьми во Флоренс к родителям.

— Полагаю, лучший выход.

— Наверно. А теперь помолчи: мячик пошел…

За исключением одного раза, когда он поискал взглядом банку пива, глаза его не отрывались от экрана. Как и Вив, он норовил приковать свое внимание к чему-то от меня подальше, и это было так же мучительно ясно, как и те чувства, которые мы прикрывали своим пустым трепом. Да и я не искал его взгляда. По правде сказать, боялся; за этим облаком слов посверкивали вполне трагические молнии чувств, заряжавшие воздух в старом доме таким электричеством, что единственный способ избежать взрыва — держать клеммы в надежной изоляции; войди наши глаза в контакт — бог весть, вынесет ли проводка такой вольтаж.

Я подошел к столу, расстегнул куртку.

— Я сейчас сказал Вив, что собираюсь обратно в цивилизацию немедля. — Я взял золотое яблочко из вазы и грыз его на протяжении нашей беседы. — Учиться.

— Правда? Покинуть нас надумал?

— Зимняя сессия на носу. И, поскольку в городе поговаривают, что сделка с «Тихоокеанским лесом» аннулирована…

— Точно. — Он потянулся, позевывая, потирая грудь через шерстяную пижаму. — Пиши пропало. Сегодня крайний срок. Все отлынили так или иначе… и я чертовски уверен, что не смогу переправить бревна в одиночку, даже если б в форме был.

— Жалко, после трудов наших тяжких.

— Жалко — у пчелки. Нас это не прикончит. Мы подстраховались. Флойд Ивенрайт говорит, этот Дрэгер сказал, они собираются заключить с лесопилками соглашение о поставках, что-то вроде задела под новый контракт.

— А что «Тихоокеанский лес»? Они не могут тебе помочь?