том, что избирательное право будет расширяться. Однако последнее предложение пересказа-проработки можно было прочитать одновременно как утвердительное и вопросительное. Что значили ударения на словах «пока» и «кулакам»? Означали ли они обеспокоенность Кузнецова тем, что кулаки в скором времени могут получить избирательное право? Успокаивало ли его то, что кулаки пока его не получили?

Масштабы работы автора над собой, зафиксированные в исповеди, впечатляют. Вместе с тем тревога из‐за отсутствия уверенности в правоте курса ЦК никуда не уходила. Кузнецов был в шаге от того, чтобы окончательно разобраться, убедить себя. Но его неуверенностью воспользовались. Он был подвергнут обработке ленинградскими оппозиционерами, которые изо всех сил пугали его кулацкой опасностью:

После этого, в начале учебного года мы слушаем доклад тов. Зиновьева, который предупреждал нас о том, что в партии имеется кулацкий уклон, начинается неправильное толкование Ленина в вопросе о кулаке. Говорят, кулак – «жупел», была названа фамилия Богушевского. Я помню, что вся речь носила характер «противокулацкой прививки». Последующее время шло мирное изучение ленинизма по книге т. Зиновьева, и слушали лекции Сафарова, Минина.

Душа Кузнецова металась между двумя этапами его биографии. С одной стороны – проработка Бухарина, с другой стороны – «противокулацкая» прививка Зиновьева. Нужно было делать нелегкий выбор. Его не до конца исчезнувшая крестьянская озабоченность угрозой роста капитализма на деревне дала о себе знать. Кузнецов поддержал ленинградцев: «Вот два момента. Первый момент, начало дискуссии, когда снова возвращаются к кулаку, к Богушевскому, к лозунгу „обогащайтесь“, к Бухарину. Приходится определить свое отношение, долго изучать некогда, нужно сказать свое слово. И оно было сказано на основании того материала и идейного багажа, которым располагал. И это слово было сказано против недооценки кулака, против его идеализации».

Кузнецов старался понять, кто он такой, разобраться в ходе своих мыслей, в истоках своей оппозиционности, вернуть себя в партийный строй. Письмо рисовало его как преданного, пусть и несколько разочарованного революционера. Он демонстрировал свое понимание вещей, рассуждал, защищался от вымышленных критиков. Экономическая политика партии должна была втянуть деревенскую бедноту в новую жизнь. Кузнецов знал, что экономическая трансформация невозможна без изменения житейских воззрений столь знакомых ему крестьян. Без нового сознания кооперация становилась не социалистическим, а капиталистическим нововведением.

Кузнецов чувствовал, что должен дать братьям-крестьянам, которых он оставил на селе, личный пример, показать им, что значит жить по-новому, думать по-новому. Но вопрос, что такое это «по-новому», его не оставлял. В какой-то момент разбор позиции Бухарина превращался в пародию, недавнее оппозиционное «я» автора выпирало заново, исповедь превращалась в обвинение, вера в собственную правоту брала верх. «Второй момент» – раскаяние, которого можно было бы ожидать после первого – «ошибочной» поддержки ленинградцев, так и не наступил. Текст заявления об отходе стал насмешкой над ЦК.

Автор начал с изложения в семи пунктах «грубо упрощенной» системы взглядов Бухарина, представленной ленинградской оппозицией, но внезапно выяснилось, что везде она совпадала с собственным прочтением Бухарина Кузнецовым. Причем если в первой версии «проработки» чувствовалась неуверенность и непонимание, то с воспроизведением того, как взгляды большинства ЦК были прочтены Мининым и Зиновьевым, уверенность Кузнецова в их абсурдности росла.

Прислушаемся к «повтору… концепции противников, неправильность которой приходилось доказывать» – автор явно сам себя не убеждал. К концу перечня уже просматривается издевательский тон.

1. Вопрос, что такое социализм, в развернутом виде нужно пересмотреть. Точку зрения на него изменить.

2. Простой рост кооперации будет совпадать с ростом социализма. У нас и сейчас социалистические элементы преобладают.

3. Разрешение аренды земли и найма рабочей силы (льготы по этому найму) – это более быстрое продвижение вперед, для ускорения темпа социалистического строительства.

4. Утверждение, что мы с нашими трудностями справимся одни, социализм построим в одной нашей стране.

5. Кулака в старом смысле слова нет, есть не то жупел, не то фермер, который через кооперацию будет включен в нашу систему.

6. Вот этот фермер, так как будет ложить деньги в наш банк и будет получать проценты, то ему не выгодно будет на известной стадии развития (вероятно, когда много накопит денег) потрясать наш режим. А что касается его внука, то тот просто будет благодарить (за что же? Может за то, что получит дедушкино наследство с процентами?).

7. Ну, а что касается рабочего класса и бедняка, то рабочий класс разве один и тот же, что сейчас нового? Он растет за счет пролетаризировавшейся крестьянской массы.

Если бы случилось сейчас вести войну, то я вас спрашиваю, что эти новые слои, с энтузиазмом ли пошли бы они сразу на защиту наших хозяйственных завоеваний с оружием в руках?

Далее Кузнецов переходил в лобовую атаку на ЦК, вспоминая свое батрацкое деревенское происхождение. Неопределенная вера Бухарина в далекий социализм с внуками теперешних кулаков начинала откровенно бесить Кузнецова. Происходила резкая деидентификация автора и Бухарина. Ведущий большевистский теоретик превращался в посмешище, которое отказывалось действовать здесь и сейчас, забыв опыт Октября и Гражданской войны на деревне, забыв заветы Ленина и давно сделанные вождем выводы о совместной борьбе бедняка и середняка против кулака:

Вот эта вера т. Бухарина в кулака и даже в его внука, а неверие в бедняка, полурабочего или нового рабочего – это что-то новое в нашей партии. Что это за успешно продвигающееся вперед социалистическое строительство, которое беднота едва ли будет защищать? Я знаю, что когда мы начали это строительство, то был лозунг: «Собирай всех батраков да напирай на кулака». А теперь ноты из другой оперы. Нужно сказать, что они мне не понравились. Может быть потому, что я сам сын деревенской батрачки, а может еще и то, что оказала свое действие «противокулацкая прививка». Одним словом, я решил встать в ряды батраков против кулаков, как и раньше, в 1917 году.

Прошедшее время никого не обманывало – Кузнецов все еще придерживался былых убеждений. Следующая фраза «Вот и вся история моих разногласий» звучала уже не как раскаяние, а как плевок в лицо ЦК. Автор продолжал в иронично-издевательском тоне:

Вы, быть может, поставите вопрос: «А где же у тебя центральная фигура – середняк?» Что же, я его обижать не собираюсь, пусть себе живет, входит в совет, в кооперацию, даже на заседании бедноты может присутствовать, нет, я его «роли не недооценивал». Я только не понимал, почему он стал такой «центральной фигурой» и что зачем о нем так много говорят, ведь вопрос о нем решен еще на VIII съезде при тов. Ленине. Разве хотят этот вопрос пересмотреть?! Вот это-то и есть, скажете, «непонимание роли середняка и его недооценка». Но об этом смотрите в моем приобщенном задании