– так верно, так долго, так упрямо помнить и любить того, кого не видел годами, да и в принципе любить с глубокого детства. Я тоже любила Эвера, но моя детская любовь была все же иной. Если бы игаптян не воспитывали чуть иначе, чем нас, если бы они менее крепко держали скорбь в себе, в памяти крепкой, как их пирамиды, если бы выплескивали, как, например, папа, или если бы Клио была волшебницей…

– Она могла бы дать тебе ключ, Лин, – тихо говорю я, но, к моему удивлению, брат качает головой.

– Знаешь, какая еще разница между мной и мамой? Я всегда хотел второй шанс прожить свою жизнь. А не украсть чужую.

«Зачем?» «Что бы ты сделал?» «Что бы ты смог сделать?» Я смотрю на него, понимая, что знаю все ответы и не хочу, чтобы они звучали. Он тоже. Правдой они никогда не станут, и тем сложнее снова вдохнуть хоть немного воздуха, когда Лин с грустной улыбкой опускает глаза.

– Но вторых шансов не бывает ни у кого. Даже у тех, кому удается обмануть богов. И может, это даже милосердно, потому что оступиться во второй раз, на уже пройденном пути, там же, было бы еще больнее.

Он осторожно давит зерна и опускает Клио в рот. Стоит соку попасть в горло, как она вздрагивает, шевелит головой, ее ресницы начинают дрожать. Я наконец вижу, как работает это волшебство, заживляющее раны: исчезают синяки у Клио на шее, бледнеют кровоподтеки на подбородке. Брови сдвигаются сильнее. Она пока не может проснуться до конца.

– Привет и прощай, – шепчет Лин, склоняется и целует ее в угол губ, потом в лоб. Выпрямляется. Смотрит на меня. – Орфо, мне… мне правда очень жаль. И я… – Он переводит взгляд на Эвера. Кулаки чуть сжимаются. – Я рад, что вы, кажется, счастливы без меня. А впрочем, всегда были. Я ведь понимал это.

Он смотрит с грустью. Я вспоминаю то, о чем мы с Эвером говорили у могил моих предков, кажется, целую вечность назад, и не могу кивнуть. Потому что это неправда. Точнее, не совсем.

– Может быть. – Эвер говорит именно то, что бьется в моих усталых мыслях. И впервые сам смотрит Лину в глаза. Не так, как я: без обиды, тем более без гнева, просто очень устало. – Но мы хотели быть счастливыми с тобой. Для нас ты никогда не был лишним.

Ты стал таким сам. Я читаю в его взгляде и это. Лин тоже.

Он кивает, слабо смеется и призрачными руками берет наши руки. Поднеся к губам, коротко, холодно целует, отпускает и встает. Боковым зрением я вижу, что алый проем в камне становится совсем узким. Лину пора. Нить за его спиной звенит и дрожит, словно зовя. Наконец я понимаю: он к нам не сбежал. Просто боги Подземья были к нему достаточно милосердны.

– Прощайте, – говорит он, разворачивается и идет прочь. – Я буду помнить вас.

…пока не растворюсь в небытии. Как и все мертвые, которым хватает на это мужества.

Видеть, как он уходит, тяжелее, чем я думала. И может, я все-таки должна сказать ему что-то еще. Что-то хотя бы дурацкое, но ободряющее – например, что из него обязательно получится симпатичный барбарисовый куст. Что, если он не против, я отдам пару его вещей Клио, раз она полюбила носить штаны и туники, – и пусть радуется. Что, если бы у него был второй шанс – прожить свою короткую жизнь лучше, – я бы помогала ему, где могла, одергивала бы: «Братец, не будь засранцем. Иначе тебя задразнит мой кот». Что я… что я его любила таким, какой он есть? Что угодно. Хоть что-то. Но когда Лин бегло оборачивается и улыбается мне, я нахожу силы лишь кивнуть и отворачиваюсь. Эвер тоже – мы смотрим на Ардона, который о чем-то говорит с Рикусом, помогая ему сесть. Надеюсь, о том, что он хорошо бился. Надеюсь, о том, что волновался за него. Лошадиная улыбка Рикуса слабо блестит в надвигающейся темноте. Я цепляюсь за нее, меня немного отпускает печальное понимание, что я запуталась в клубке своих чувств, как кошка в пряже, и что, вообще-то, я такая же скверная сестра, насколько скверный у меня был брат…

– Лин! Лин, пожалуйста! Подожди!

Я не заметила, как коленям стало легко. Я не заметила ничего, но теперь все-таки поворачиваюсь обратно в сторону скалы и вижу, как за призраком моего брата бежит вскочившая Клио, не сводя с него вспыхнувших глаз. Она путается в платье. Спотыкается. Снова бежит. С ее не успевшего до конца зажить, рассеченного моим кулаком подбородка капает кровь.

– Лин! – зовет она, догоняет, почти сжимает локоть, пытается поймать багровую нить…

Он еще раз оборачивается. Они встречаются взглядами, он обводит ее скулу кончиками уже тающих пальцев, снова что-то шепчет – «Привет и прощай»? – и пропадает, слившись с алой расщелиной. Она меркнет спустя секунду, будто ее и не было. Скала… словно смотрит, серая, ноздреватая, испещренная трещинами-морщинами. Клио замирает, прижав к лицу ладонь, а второй рукой все так же ловя пустоту.

– Клио… – А впрочем, мужества позвать ее громко у меня нет, и она не слышит. Тишину, полную только морского плеска и гула голосов Рикуса и Ардона, надрывает ее всхлип. Эвер вздыхает и первым встает.

– Пошли.

– Парни! – повернувшись к воде, кричу я.

Когда мы приближаемся – уже все вчетвером – Клио сгорбленно сидит у скалы и сжимает между ладоней медальон. Ее глаза прикрыты, голова низко опущена, подбородок окончательно зажил, и если бы не рваная, вся в песке и крови одежда, ничего не напоминало бы о том, сколько всего она пережила. Если честно… чудо, что она вообще еще в уме и на ногах. Похоже, она тоже намного сильнее, чем кажется.

– Мне жаль, – тихо говорю я, садясь рядом и обнимая ее.

– И мне тоже. – Удивительно, но это произносит Ардон, опускаясь на корточки напротив.

Она недоверчиво поднимает глаза. Он слабо улыбается, откинув со лба волосы.

– Нет, правда. Он куда приятнее, чем я опасался. И… – он медлит, – и знай, эфенди, будь он жив, я бы все понял, если бы…

Закончить он не успевает: Клио шмыгает носом и начинает реветь, уткнувшись в свои колени. Если бы. Ее плечи все сильнее дрожат. Мне кажется, она убивается по Лину за нас двоих. А может, и за весь замок, весь город, всю Гирию, у которой в свое время – после мора – даже не нашлось достаточно сил, чтобы