Однако, когда первая стадия экспансии и завоевания закончилась, легче жизнь под боком у империи не стала. Правление Оттона III ознаменовалось прекрасными отношениями с Богемией и Польшей, кульминацией коих стало путешествие императора к могиле Адальберта. Однако после его смерти политика империи резко изменилась. Оттон не оставил сыновей, и после прихода к власти его кузена Генриха II в 1003 (1002. – Пер.) году начался период почти постоянных войн между империей и княжеством Пястов, в ходе которых новый император с удовольствием сделал своими союзниками язычников – полабских славян – в войне против своих христианских собратьев. Конечно, у Генриха были на то свои причины, но такая непоследовательность в политике свидетельствует о том, что народы, проживавшие за Эльбой, рассматривались империей как люди второго сорта, а значит, желание эксплуатировать их воспринималось как естественное и законное и проявлялось вновь и вновь. Такое отношение к ним не могло объясняться сложной и продуманной идеологией, как у римлян, чье необъективное и неприязненное восприятие варваров позволяло при желании считать их едва ли не животными. Поляков и богемцев отчасти защищало то, что они стали христианами, ведь не случайно позднее именно язычники на Эльбе и в Балтике ощутили на себе весь гнет «праведной», идеологически подкованной формы империализма. Речь идет о так называемых Северных крестовых походах, в ходе которых тевтонские рыцари огнем и мечом прорубали себе путь на север и восток. Однако даже христианские государства страдали от своего более низкого (с точки зрения империи) статуса и не могли быть уверены в том, что инстинктивное желание империи обогащаться, нападая на чужаков, не будет однажды реализовано за их счет[669]. И действительно, дипломатия IX и X веков полна резких поворотов в политике империи, вроде того, от которого пострадали поляки в начале XI столетия.

К примеру, в конце VIII века, когда Карл Великий вел долгую и сложную кампанию по завоеванию Саксонии, одно племя полабских славян, ободриты, были его главными союзниками. Живущие на восточной границе саксов, которую Каролинги атаковали с юга и запада, ободриты стали крайне полезным вторым фронтом, и Карл Великий был им очень благодарен за поддержку. В обмен он даровал славянам новые земли, торговые привилегии, оказывал прямую и дипломатическую поддержку. Но как только Саксония была присоединена к империи (и в особенности когда стала ее центром), ободриты внезапно обнаружили, что больше не нужны. Из ценного союзника они превратились в потенциальных подданных, и политический курс империи развернулся на 180 градусов. Даже в те периоды, когда не было вооруженных столкновений, агрессивная дипломатия франков стала обычным делом и достигла своей кульминации на роковом пиру, устроенном Геро I, маркграфом Восточной Саксонской марки, когда были убиты тридцать предводителей ободритов. Это перекрывает даже «достижения» римлян, знавших толк в застольных кровопролитиях, – те обычно убивали по одному вождю зараз. Непредсказуемость жизни на рубежах империи была главным поводом для беспокойства и у правителей моравов в следующем веке. Взять хотя бы ранние годы правления князя Святополка I. Он получил власть с помощью правителя Восточно-Франкского королевства в 870 году; затем, спустя всего три года, когда политика империи изменилась, князь был заточен и пробыл в плену несколько месяцев, а в конечном итоге разграбил Баварию, желая отомстить за такое обращение[670]. Живя у границ могущественной империи, когда при этом большинство ее жителей считает вас людьми второго сорта, вы бы тоже опасались таких резких перемен в ее политическом курсе. В любой момент та или иная фракция могла попытаться набрать очков, заняв более жесткую – и более прибыльную – позицию по отношению к вам.

Примеры можно перечислять очень долго, но в этом нет нужды. Нас интересует общий эффект хищнической политики империи, сказавшийся на тех народах, в чью сторону она была направлена. Восстание полабских славян – яркий пример того, во что выливается обоснованная неприязнь к захватчикам, но примерно такое же отношение мы встречаем и у других. Недоверие Моравской династии к империи, к примеру, проявляется особенно ярко в религиозной сфере. Как и многие представители новых династий, правители Моравии решили принять христианство. Однако, вместо того, чтобы креститься у Каролингов, они рассмотрели все возможные альтернативные варианты, пригласив к себе в том числе византийских проповедников, с благословения папы, в 863 году. Они пошли на это исключительно из-за чувства неприязни к франкам, а значит, империя и любые ее действия вызывали подозрения у моравов. В конце концов после смерти Мефодия они были вынуждены креститься у Каролингов, после чего его оставшиеся ученики были изгнаны, а их место в 885 году заняло франкское духовенство, но ожидание неприятностей от империи на этом не закончилось. Оно выразилось в том числе в уже описанном нами случае в 882 году, когда Святополк, князь Великой Моравии, и его люди захватили в плен франкских графов Веринара и Веццелина и отрезали им языки, правые руки и гениталии.

Они мстили за то, как с ними обошелся Энгельшальк, когда был властителем того же приграничного региона, и пытались помешать его сыновьям продолжить дело своего отца. Смысл их действий очевиден, а месть – весьма символична. Я, конечно, не знаток образа мыслей среднестатистического средневекового морава, но это определенно в лучших традициях мафии, тот случай, когда увечья наносились с определенным умыслом. Я бы предположил, что они отрезали графам языки и правые руки, показывая, что ни словам, ни действиям их верить нельзя, а отсечение гениталий выражало надежду на то, что род этот прервется. Ненависть к имперским правителям, доведенная до такого предела, могла стать основой, практической и идеологической, на которой могли утвердиться новые династии. Создание крупного союза всегда подразумевало, что кто-то откажется от власти, уступив ее другому, но князья вполне могли пойти на это, если бы таким способом удалось избежать худших последствий хищнической политики империи. И хотя полабские славяне и моравы были самыми яркими примерами, есть причины полагать, что такой же эффект агрессия империи оказывала на все приграничные страны, в том числе Польшу, Богемию и Данию.

Подобное «зло, обернувшееся благом» было основным следствием военных и дипломатических контактов с империей и помогло нашим династиям успешно создать свои государственные структуры. Однако были и более позитивные аспекты. К примеру, если имперская политика велась в вашу пользу, перед вами открывались безграничные возможности. Путешествие Оттона III к гробнице Адальберта было международным событием колоссальной важности, и Болеслав Храбрый, как и многие современные правители на саммитах, наверняка был рад показать своим подданным, как высоко его ценит император. С другой стороны, разумеется, возможно, Оттона заинтересовал огромный крест из чистого золота, весть о котором привела в действие калькуляторы в головах его сопровождающих, сообразивших, сколько выгоды можно получить в случае успешной войны с Пястами (что и привело к двадцатилетнему противостоянию, но это другая история).