Сравнительное изобилие источников также позволяет нам изучить функционирование этой торговой сети более подробно, нежели в случае с римским периодом. Мы уже ознакомились с основными водными маршрутами, которые в IX веке открыли скандинавские путешественники, – в частности, путь по Волге и ее притокам в исламский мир, вниз по Днепру и через Черное море – в Константинополь. Были и сухопутные маршруты, ведущие через Центральную Европу в Западную, в которых важным промежуточным пунктом была Прага. Также нам кое-что известно о том, где обычно ловили рабов. Арабский географ сообщает, что русы искали своих жертв на западе, в то время как «западные славяне» шли на восток. Это подтверждается распространением мусульманских серебряных монет, которые шли на север в обмен на рабов и меха. Появляются целые их скопления. Два главных, как и ожидается, идут вдоль Волги и ее притоков и в Скандинавии. Однако третье находится между Одером и Вислой, прямо в сердце государства Пястов. Еще интереснее отсутствие монет на огромных территориях к востоку от Вислы и к северу и западу от Днепра. Таким образом, картина распространения монет подтверждает сообщения арабских географов. Регионы, где монеты не были обнаружены, – те самые, откуда увозили рабов, оказавшихся между молотом (русы) и наковальней (западные славяне)[675].

Это наводит на размышления о том, как именно правители получали доходы от новых торговых сетей. Все они, конечно, собирали налоги, но Рюриковичи, как мы видели, этим отнюдь не ограничивались. Активно участвуя в их работе, они развивали рынки, а не просто облагали их налогами. И раз продавали там преимущественно рабов, могла существовать тесная связь между развитием новых торговых сетей и появлением необходимых князьям дружин. Насилие и террор – норма в работорговле, не только потому, что жертвы отчаянно сопротивляются, но и потому, что запуганных людей проще перевозить. Я помню, как еще студентом взял учебник о средневековом рабстве и начал лениво пролистывать его (он был написан на французском, да и предмет был не так уж важен для моего тогдашнего исследования). Но мое внимание привлекла карта, на которой значком со скрещенными мечами были отмечены места боев. Это показалось мне странным. Приглядевшись, я понял, что это не мечи, а ножницы, а речь шла о «points de castration». В переводе это не нуждается. Женщинам везло не намного больше. Арабские географы с удовольствием описывали варварскую природу северных обществ и смаковали отвратительность русских торговцев рабами. Ибн Фадлан называет их самыми грязными из Божьих созданий, обращая внимание в том числе на их нелюбовь к личной гигиене. Он также говорит только о женщинах и детях среди рабов, которых продавали по Волге, с наслаждением вуайериста упоминая о том, как часто между работорговцами и их жертвами происходили сексуальные контакты.

Разобраться в этом довольно сложно. Если верить письменным источникам, можно подумать, что в исламские страны продавали вообще одних только женщин, но я не знаю, стоит ли этому верить. Возможно, на такие расстояния перевозить мужчин было попросту опасно, поскольку путешествовали русы по воде, до берега было не так уж далеко – в отличие от более поздней продажи рабов через Атлантику. Однако я не сомневаюсь в том, что сексуальная эксплуатация играла важную роль в выборе жертв. Так было всегда, когда дело касалось подневольных женщин, и остается только гадать, где Владимир раздобыл триста наложниц, которых он держал в Вышгороде, триста – в Белгороде и двести – в Берестовом[676].

Но нам важно другое, а именно – что прекрасно обученные и экипированные дружины были превосходным орудием не только для формирования государства, но и для захвата рабов. Некоторые набеги проводили посредники, но русы грязной работы тоже не гнушались, и есть причины полагать, что то же самое верно и для западных славян, возможно подданных Пястов и Пржемысловичей. Как мы видели, немало мусульманских монет обнаружено в землях первых, неподалеку от областей, откуда, судя по данным источников и отсутствию монет, увозили рабов. На мой взгляд, вполне можно предположить, что, как и Рюриковичи, Пясты вооружали и тренировали своих воинов не только на деньги налогоплательщиков, но и на доходы, получаемые от активного участия в международной работорговле.

Ценность новых торговых связей заключалась не только в том, что они приносили новые доходы. Не менее поразительным был общий эффект от возникновения новых структур власти, которые максимизировали приток финансов и контролировали его направление. Как и при современной глобализации, новые связи порождали баснословно богатых победителей – и полных неудачников. Выигрывали прежде всего новые правители и их ближайшие сторонники – предводители и воины дружин. В роли проигравших, разумеется, выступали люди, которых увозили в рабство, но также это коснулось и ближайших соседей, потерявших независимость и превратившихся в крепостных крестьян для оккупантов. И опять-таки, как и в наши дни, новые контакты между более и менее развитыми обществами не ограничивались лишь экономикой. Идеи и технологии тоже пересекали границу, и вызванные ими изменения были крайне важными.

Наиболее важным идеологическим аспектом, сократившим многовековой разрыв в развитии, была христианская вера. Христианство формально приняли правители большей части Скандинавии и Центральной и Восточной Европы к концу 1-го тысячелетия. Династия Пястов крестилась в 970-х годах, датчане под правлением Харальда Синезубого – примерно в то же время, Пржемысловичи – лет на двадцать раньше, а Рюриковичи – примерно через десять лет при князе Владимире. Моравы, конечно, приняли христианство раньше других, в середине IX века. Однако, при всей пользе и активном насаждении новой веры, новые правители за пределами имперской Европы считали один момент, связанный с ней, весьма досадным. Со времен Карла Великого получила распространение идея (хотя сама по себе далеко не новая), что титул императора наделяет человека высшей властью, так как он поставлен Богом править на земле от Его имени. Следовательно, принятие христианства фактически равнялось признанию законности притязаний империй, и, разумеется, это заставляло князей колебаться. Имелись и сугубо практические опасения. К примеру, если у вас нет собственной, абсолютно независимой церковной епархии, то все доходы, идущие в ваших землях на религиозные цели (к примеру, десятина), будут контролироваться не вами, поскольку они должны направляться в архиепископскую епархию. Архиепископы тоже могли (по крайней мере, теоретически) повлиять на назначение епископов, поэтому «имперский» архиепископ мог в любой момент вмешаться в выборы епископа в вашем государстве.

Эти потенциальные проблемы, разумеется, долго мешали Моравской династии принять христианство. Ее представители пытались решить эту проблему, обратившись к папе и Византии, а не к слишком уж тесно соседствующим с ними франкам. Возможно, по тем же причинам англосаксонские проповедники, а не находящиеся прямо под боком имперские священники сыграли ключевую роль на ранних этапах христианизации Скандинавии. Однако в дальнейшем поддержка соседней империи оказалась слишком притягательным фактором, и лучшим вариантом решения проблемы стало принятие христианства, предлагаемого ею, но при этом – как сделала Польша – следовало получить право на собственного архиепископа, тем самым обезопасив себя от самых серьезных угроз[677].